В предвкушении себя. От имиджа к стилю

Берем ту же ситуацию, но сил нет, а идти надо. Тогда теплые свободные брюки шароварами, лучше светло-серые, свободный, но короткий пуловер цвета асфальта, из-под него — нейтральная футболка из хлопка, на ноги зимние серые или черные кеды с теплыми носками. Энергии в этом силуэте нет, зато есть шик расслабленности, компенсируемой мягким тонами и свободным трикотажем. Та же ситуация, но я бодра и весела. Короткая узкая бордовая юбка, твидовый в талию короткий зеленый пиджак и зимние бордовые ботильоны на среднем устойчивом каблуке. Приблизительно так.

Главное — я, а не одежда

В платье ищите женщину. Если нет женщины, то нет и платья.

Коко Шанель

Как я уже писала, уже уйдя из политики, я вошла в партнерство с Еленой Макашовой по ребрендингу ее «Ширпотреба» в марку «ХакаМа». Что тогда, что сейчас я с некоторыми вещами любимого модельера поступаю варварски, но Лене нравится мой подход. Она великолепный конструктор деконструктивной одежды, не хуже знаменитого Ёдзи Ямамото. Платья, юбки, пиджаки выглядят просто и подчеркивают асимметрию. Асимметрия в эстетике японцев — знак жизни, симметрия — смерти. Вот почему Ямамото в знаменитом документальном фильме Вима Вендерса «Зарисовки об одеждах и городах» высказывается приблизительно так: «Когда я вижу девушку в облегающем платье с обнаженными руками, я думаю, что это уродство». Деконструктивная одежда при видимой простоте всегда сложна и многослойна, часто с неожиданными деталями. У Лены фирменные примочки — узлы из того же материала. Так, к чему я все это рассказываю? А к тому, что я всегда срезала некоторые узлы, по моему мнению, лишние, отпарывала иногда, прямо как Шанель, целый слой ткани, утяжелявший мой силуэт. Именно мой. Хрупкой Чулпан Хаматовой — к лицу, а мне — тяжело.

Однажды купила фирменную «лапшу», строгую, черную, но с белыми воланами из кружев на рукавах и по круглому вырезу. Последние я отпорола, оставив только рукава. Точно так же оторвала много деталей, включая погоны на плечах с плаща от Ватанабе. Плащ гениальный, длинный, приталенный, с огромными лацканами. Наденешь с картузом — Штирлиц да и только. Но для Штирлица хорошо, а для меня — перебор. Отрезала излишки очень решительно. Ношу и храню уже 12 лет. В дождь и ветер я в нем шла через пустую площадь на переговоры с террористами, захватившими людей во время мюзикла «Норд-Ост».

Орудуя ножницами, я упорно добиваюсь очень простой идеи: подчеркнуть себя с помощью одежды, но ни в коем случае не наоборот. Быть манекеном для фантазий художника очень приятно, но только в одном случае — если фантазии всего лишь фон, на котором королева — я, а, да простят меня дизайнеры, не они. Может быть, по этой причине я очень плохо сосуществую с жесткими рубашками из хлопка или льна. С воротником типа мужского и приталенные они все равно живут своей жизнью, даже под тяжелой тканью пиджака. Сто раз пыталась их носить с костюмом и каждый раз, примерив, отказываюсь. Надеваю ту же рубашку из шелка или вискозы с мягким воротником — все хорошо, мне нравится. Чушь и каприз, скажете? Но если прислушаться к себе и включить логику, то объяснение существует. Лацканы пиджака и строгий воротник перегружают мою шею. Я исчезаю, а деловая дама, достаточно стандартная, выходит на передний план. Деловой костюм и так «сушит» образ, а если прибавить самурайскую внешность, вся конструкция тяжелеет и убивает мою женственность. Чем эластичнее и незаметнее рубашка, тем больше смягчается пиджак, и образ обретает близость со мной, а не с Ангелой Меркель. Конечно, я не рассуждаю подобным образом, одеваясь к выходу. Все происходит подсознательно (см. предыдущие главы).