В прерии вокруг патриарха

«Я, — говорит, — и не думал дразнить, наоборот, я вам сочувствую. На богача вы не похожи и, вероятно, зарабатываете свои деньги тяжелым трудом». «Да, — говорю, — деньги даются мне нелегко. Спустил все до цента, не на что даже табаку купить, зажевать нечем».

Мы стояли с ним у самой опушки, на берегу Хасинто.

«Ну, это можно поправить. Я человек не богатый, у меня жена, дети, мне каждый цент дорог, но помочь соотечественнику — дело всякого порядочного гражданина. Вот вам на табак!..»

С этими словами достает из кармана кошелечек, тугой такой. Долларов на двадцать, думаю, тянул. А мне мерещится, будто черт из кошелька зубы скалит.

«Половина моя», — говорю. — «Нет, деньги для жены и детей. Полдоллара можно». — «Половину! — кричу. — Или…» — «Или?»

Тут он сунул кошелек обратно и начал ружье с плеча стаскивать.

«Не вынуждайте меня, — говорит, — причинять вам неприятности! Смотрите, как бы не пришлось раскаиваться! Вы задумали недоброе дело!»

Но я уже закусил удила. В глазах у меня потемнело.

«Половину!» — ору.

Тут он и подпрыгнул в седле, откинулся и свалился…

Боб замолчал, у него пресеклось дыхание, на лбу выступили крупные капли, взгляд уперся в угол комнаты.

Алькальд тоже побледнел. Я попытался встать, но пошатнулся, и если бы не оперся на стол, вероятно, упал бы. Воцарилось тягостное молчание. Наконец судья пробормотал:

— Тяжелый случай! А ты опасный субчик, опасный! Просто злодей!

— Пуля пробила ему грудь…

— А может, у тебя курок сорвался? — тихо спросил судья. — Может, он погиб от своей же пули?

Боб покачал головой.

— Курок спустил я. Черт меня подтолкнул. Его-то пуля осталась в патроннике. Ох, что было у меня на душе! Все кошельки мира отдал бы за то, чтобы этого не случилось. Нет мне ни сна, ни покоя! А в прериях совсем тошно! Как на привязи у патриарха. Я привез к нему покойника, вырыл могилу и похоронил.

Судья встал и начал молча ходить из угла в угол. Потом резко остановился и спросил:

— Что ты сделал с деньгами?

— Я хотел податься в Сан-Фелипе. Деньги были при мне. Его саквояж закопал вместе с ним, бутылку рома и еду, купленную у Джонни, — тоже. Потом целый день скакал, не слезая с лошади. Вечером, в сумерках, спешился и пошел к трактиру, а оказался у патриарха. Дух убитого не пустил в Сан-Фелипе, он водил меня по прериям и привел к патриарху. Он меня извел совсем, пока я не выкопал покойника и опять не зарыл его. Но саквояж я не трогал.

Судья покачал головой.

— Утром решил ехать совсем в другую сторону. Хотелось табаку, а его не было вовсе. Поскакал в Анауа через прерию. Ну, думаю, теперь-то меня не собьешь. Гнал я во весь опор, но все примечал вокруг. А вечером вижу солончаки. Только я обрадовался, подъезжаю, а это — патриарх. Снова выкопал покойника, оглядел его со всех сторон, закопал. Нет мне покоя, никакого спасения нет! И не будет, пока меня не повесят!

Сразу было видно, что эти слова принесли Бобу облегчение. И как это ни странно звучит, мне — тоже. В порыве сопереживания я даже невольно кивнул ему. Судья же и бровью не повел.

— Вот, стало быть, как. Ты считаешь за благо, если тебя вздернут?

— На том же самом дереве, под которым он, — нервной скороговоркой ответил Боб.

Судья раскурил еще одну сигару и сказал:

— Ну, если такова твоя воля, посмотрим, что можно сделать для тебя. Я оповещу соседей, и завтра присяжные будут здесь.

— Спасибо вам, сквайр.

— Завтра присяжные будут здесь, — повторил алькальд. — Может, к тому времени ты и передумаешь.

Я смотрел на него, не скрывая разочарования. Но он этого не замечал.

— Вдруг ты найдешь иной способ свести счеты с жизнью, если она тебе в тягость.

Судя по тому, как Боб мотнул головой, его это не прельщало, меня — тоже.

Боб встал и подошел к судье, чтобы пожать на прощание руку. Но тот, словно не заметив ее, обратился ко мне:

— Вы остаетесь здесь?

— Джентльмен должен идти со мной, — вмешался Боб.

— Почему?

— Спросите у него?

Я вкратце рассказал судье историю своего спасения, воздав должное Бобу и его трогательной заботе обо мне. Судья одобрительно кивнул, но уступать не пожелал.

— Вам лучше остаться здесь, тем более теперь. Боб побудет один. Ты слишком возбужден, Боб. Пойми меня правильно. Джентльмену здесь будет спокойнее, чем с тобой или в компании Джонни. Приходи завтра, и мы все решим. Адье!

Боб ушел. Алькальд протрубил в раковину, заменявшую в этих местах колокольчик, затем полез в ящик с сигарами и начал распробовать их одну за другой. Кончилось это тем, что он в раздражении переломал все сигары, а обломки вышвырнул в окно. Чернокожий, явившийся на звук раковины, терпеливо ожидал, когда хозяин закончит это занятие.

— Послушай, — взревел судья. — Где ты берешь такую дрянь? Они не горят и не тянутся! Скажи этой шоколадной ведьме, подруге Джонни, что я больше у нее не покупаю. Поезжай за реку, к мистеру Дьюси, и привези ящик. Да скажи, чтоб выбрал получше! Стой! Передай еще, что мне надо потолковать с ним и с соседями! Понял? И не вздумай задерживаться! Чтоб через два часа был дома! Поедешь на новом мустанге. Посмотрим, на что он годится.

Чернокожий пулей выскочил из комнаты.