В прятки с «Прятками» (СИ)

Ненависть стала животная, до помутнения рассудка, откровенная, почти уже гранича с неадекватностью. В висках нервно стучал пульс, дыхание сперло где-то в грудной клетке, а колени подкашивались бессовестно, вынуждая в прямом смысле хвататься за стену. А перед глазами всплывал образ высокого, худощавого парня, с вечно растрепанными черными волосами и кривоватой улыбкой. Почему-то, Ворон всегда корчил мне рожи... смешил меня, где-то поддерживал и помогал. И ругал, как без этого, особенно на тренировках. Он хороший парень, очень хороший. Даже несмотря на наше бурное знакомство, мы быстро сдружились. Этот человек всего за пару месяцев стал мне настолько близким, словно мы знали друг друга всю жизнь. Ворон делился со мной своим кофе, плевал на все косые взгляды и слухи, которыми награждала меня добрая половина фракции, он один из немногих, кто пусть и не одобрял моих отношений с Эриком, аккуратно предостерегал, но не осуждал и слово плохого не сказал про лидера. А ведь мог, и был бы прав. Подшучивал надо мной, и никогда не обижался на мои шпильки и вредный характер. И заступался, когда Вайро и Джойс пытались меня вздернуть на полосе препятствий за подставу со спаррингом. А когда я встряла в «Старом городе», и меня подстреленную везли во фракцию, он всю дорогу хохмил, чтобы я успокоилась и не ревела. И теперь его больше нет. Этого веселого, жизнерадостного парня больше нет. Боже мой, да как такое возможно? Нет. Этого не может быть, но... Эрик убил его. И нельзя уже ничего исправить. Как он мог? Как рука поднялась... Ворон же был в его отряде. Они же воевали бок о бок, а теперь... Всё кончено, истерто, надломано и грань пересечена. В Эрике больше ничего не осталось человеческого, и ощущение это морозило до костей, пригвождая к месту. Сердце пропускает удар, а по нутру разливается пульсирующая боль.

На душе было настолько мерзко и муторно, что единственное, чего хотелось, так это безучастно смотреть в пространство остекленевшими глазами. У меня не выходит даже заплакать сейчас. В сердце вдруг резко не стало абсолютно ничего: ни надежды, ни веры, ни каких-либо теплых чувств. Осталась лишь огромная пустота, в которую сочились дикая боль, жгучая ненависть, горечь, и это было страшнее всего, жить и при этом не чувствовать ничего хорошего. Наверное, так и должно быть, когда ты начинаешь медленно умирать изнутри, чтобы не испытывать больше горьких разочарований. Мне словно кто-то душу наживую вырывает острыми когтями, терзает, медленно, играючи, больно... Это не просто неизбывная боль... этому даже нельзя подобрать название. Эрик, что же ты наделал? Почему? Почему ты такой жестокий? Неужели тебе на всех плевать, и ты так и будешь идти по чужим жизням напролом? Ты же своих убиваешь... хотя, нет у тебя больше своих. Ты сам по себе. И твоим поступкам нет оправдания, нет прощения, нет понимания, ничего не осталось... только неимоверное опустошение.

Какой-то страшный звук расползается по помещениям, заставляющий непроизвольно ёжится. И от этого мне безумно жутко стало, не сразу поняв, что это я так вою. Вою громко и протяжно, как раненый зверь, со всей силы колошматя по бетону руками. Сильнее и сильнее, до крови, только б перебить ту боль, что сердце раскаленными цепями перетягивает. Чтоб не чувствовать ничего. Совсем ничего. Но легче не становилось, только хуже. Мне плохо. Плохо, как никогда. Кажется, что все внутренности сжаты, скованны стальными, горящими обручам, которые заставляют тело дрожать и выгибаться от невыносимости реальности, сводя с ума от страха. Это ощущение понемногу начинает входить в привычку. Боже, дай же мне сил выдержать!

Не знаю, сколько я просидела в коридоре, упершись взглядом в холодную стену, никаких обнадеживающих мыслей, только кажущаяся невозможно бесконечной – пустота. Кромешная, изгаживающая, забирающая все, что ценно в этой жизни, абсолютно все, пустота. И отчаяние. Они сужаются, давят на меня так, будто небо рухнуло, погребя под своими обломками. И душно, душно невыносимо. Я не могу дышать почему-то. Не могу и все. Только загнанное в угол сердце гулко колотится. Я еще некоторое время сидела не шевелясь, а потом меня словно током ударило, рука сама нашла одну из спрятанных крышек, и я шагнула к двери комнаты Эрика, подавив желание отползти в темный угол бункера и там остаться. Внутри как будто бы что-то лопнуло, открывая кровоточащую рану, из которой разом хлынули все оглушающие и ослепляющие кошмарные чувства и ощущения, обрушив на меня всю горечь, от осознания собственной беспомощности и вины, потому что я знала, что Эрик кого-нибудь убьет и ничего не предприняла, пытаясь остановить монстра. Он не остановится. Убийца. Чудовище, питающееся страданиями и болью, рвущее чужие души вдрызг. Уничтожающее всё на своём пути. И я ничем не лучше. Я потеряла себя в омуте боли. А терять — привычное уже дело, и от этого кричать хотелось. Но мне больше не кричится, а воздух застревает в легких едким песком.