В прятки с «Прятками» (СИ)

Зрение притупилось. Сумерки полностью захватили владение лесом, и видно было не очень хорошо, но я понял, что я весь в кровавых ошметках, возможно, даже чьих-то мозгах, рядом валялась оторванная рука… Ну них*я себе, бл*дь… А ну теперь ясно, мозги откуда, череп одного из уродов раздроблен так, будто по нему проехался бульдозер. Монстром быть проще. А вот защищать девицу… это что-то новенькое.

Она лежала вывернувшись в неестественной позе и выглядела совершенно мертвой. Мне показалось, что они ударили ее в грудь, но на самом деле нож торчал чуть ниже ключицы. Это тоже плохо, но точно не смертельно. Брюки разрезаны, но белье целое, я успел. А они нет. Но им теперь это все равно.

Нож вынимать нельзя, если лезвие повредило артерию, она может погибнуть от потери крови. Надо бы оказаться в бункере, да можем не успеть. Остановить кровь, наложить мазь, зафиксировать стягивающей повязкой…

— Нет, не надо, не трогайте… — обморочным голосом забормотала она, пока я стягивал с нее то, что осталось от ее куртки. Твою мать, как они ее не переломали, от нее же почти ничего не осталось! И почему она мне казалась такой тяжелой? Освободив тело от одежды, разрезав ее футболку, я аккуратно вытаскиваю лезвие из плоти, сразу же зажимая рану тканью. Кровь течет быстро, но не выталкивается, а, значит, остановим… — Эрик… нет… не трогай меня… — она сделала попытку уползти, но я не пускаю ее.

— Подожди, тебя ранили, надо кровь остановить!

— А что это было? На меня налетели… я пыталась… а они…

— Тише… теряешь силы на разговоры. Какие-то залетчики. Сказали, что стервятники.

— Они ушли? — она немного приподняла голову, но я настойчиво укладываю ее обратно.

— Ушли, ушли. В мир иной они отошли, успокойся, — Эшли скосила глаза в сторону, и они расширились у нее от ужаса. Увидела руку и расквашенную голову. Да вот же, твою мать! Девица повернулась и ее опять стало выворачивать, а я думал только о том, что не успел стянуть ее рану. Мазь-то, по всей вероятности, и поможет, конечно, вот только как кровь-то восстанавливать! — Слушай! Слышишь! Эшли, посмотри на меня!

— Т-т-т-ты руку оторвал… ему? Но как… Боже, как?

— У тебя есть все основания меня бояться… но… Я не смог видеть, как они издевались над тобой. И потерял контроль… Опять.

— Господи… Боже… — зашептала она и я понимаю, что это больше, чем она может выдержать. Поднялся и аккуратно, чтобы не разошлась повязка, взял ее на руки. — Куда… куда ты меня…

— Нужно вылечиться. Окрепнуть. И тогда уйдешь.

— Но ведь ты…

— Мы будем жить в разных частях бункера, не будем встречаться. И тогда ты будешь в безопасности. А как только сможешь, уйдешь. Ок?

Она тяжело дышит, не сводя с меня чумных от пережитого глаз. Всматривалась пристально, будто если сейчас на меня опять найдет, она с дырой в теле сможет что-то сделать, но… Все равно смотрит, сверлит так, что у меня начинает болеть голова.

— Я тебе ничего не сделаю. Во всяком случае не сейчас.

— От тебя ужасно пахнет. Как на скотобойне…

— Просто не думай ни о чем. У тебя ведь это лучше всего получается, — не получилось у меня не съязвить. Бл*, вот истинно, лучше вообще заткнуться! — Помолчи, ладно? — Эшли едва заметно кивнула, но все тело ее было до предела напряжено. Она боится меня. Боится зверя. Которым я, скорее всего, и являюсь. Не знаю, как много она видела, сколько она была в сознании… Всю дорогу в бункер мы не сказали друг другу ни слова. Одно понятно. Никаких доверительных отношений у нас быть не может. Может, оно и к лучшему.

Эшли

Раскидистые кроны деревьев мало укрывали от дождя, выбранную мной для тренировки небольшую поляну. Серое небо нависало бездонной пропастью, проливающейся тяжелыми каплями, колотившимися по листве, и этот мерный, успокаивающий стук был единственным звуком, достигающим моего слуха, заглушающим собственное дыхание и отчаянные попытки правильно воткнуть нож в импровизированную мишень.

«Бамс!» Недокрученная рукоятка врезается в облупившуюся кору с глухим треском, и уже третий нож улетает в траву, красивенько покрутившись в воздухе. Морщусь, плечо ноет, хоть рана и быстро затянулась, а вот распоротая стеклом ладонь воспалилась, прибавив трудностей. Иду, подбираю ножи, возвращаюсь на точку, примериваюсь. Снова бросаю. Остервенело, со злостью, что казалось, лезвие вот-вот треснет, разлетится, но оно каким-то чудом все еще оставалось целым. Бросаю, выплескивая свое отчаяние, унимая дрожь в руках, словно надеясь так настырно достучатся до того, кого тут не было, с тихой мольбой просочится сквозь незримую стену жестокости. Изливая все то, что накопилось на душе.

Холодок прополз по лопаткам, заставив передернуть плечами, отгоняя неприятное ощущение. От привычной жизни остались лишь воспоминания, пробирающие до глубины души, которые я надежно берегла в своем сердце, а по щекам текут слезы боли. А, может, это дождь, ведь зачем мне плакать? Обида потихоньку заглушается, и боль медленно уходит из меня, вытекает, словно песок в песочных часах, но не отчаяние, а внутри обрываются оголенные нервы. И не хватает сил даже вдохнуть.