Все ее существование превратилось в череду попыток остаться в сознании, но черное облако все время поглощало ее и никак не удавалось вынырнуть на поверхность из этого состояния. Вокруг были какие-то люди, они что-то с ней делали, а она хотела лишь одного, чтобы все это уже поскорее кончилось. Жить не хотелось совершенно, сознание отказывалось работать, унося ее все время в небытие, а если вдруг удавалось остаться на поверхности, ужасная, выворачивающая ее наизнанку боль пронизывала все ее существо, а перед глазами стола татуировка на растерзанном теле.
Смерть ходила вокруг нее все то время, то позволяла ей спасти, то отнимала, когда уже казалось, что жизнь отвоевана. А сейчас… она не оставила даже шанса. Даже малейшей зацепочки, даже проблеска надежды! Скажи, за что? За что, почему именно он? Теперь стало совершенно плевать, любит ли он ее и, вообще, на все плевать… Почему она просто не наслаждалась каждой минутой, когда он был рядом? Почему она не бросила все и не перешла в Бесстрашие, когда была такая возможность? Ведь все это такая глупость несусветная, все эти условности… Все можно исправить… кроме смерти.
Она проваливалась в пустоту и ей снился он. Диего. Его лучистая улыбка на всегда подернутом щетиной лице, его жгучие глаза, в которых все время хотелось утонуть, полностью, на века. Его вьющиеся волосы, которые он все время взъерошивал, особенно когда смущался или испытывал неловкость… Его такой непростой, но благородный характер, способность говорить гадости, но сразу же и прощения просить за них, будто если он ляжет спать с какой-то ношей на плечах, с чувством вины, ему не будет покоя. Его губы, которые дарят столько наслаждения, руки, которые прижимают ее к себе, будто она великая ценность и она ощущала себя ею. А теперь она никому не нужна. Теперь ничего не нужно.
Теперь никто не будет называть ее смешным прозвищем Банни. Не будет говорить и писать ей, как он скучает, как хочет обнять. Не будет смотреть на нее так, что земля уходит из-под ног. Некому дарить всю невостребованную нежность и страсть, которая живет в ней. Некому писать письма, некому признаваться… в самом сокровенном. Ничего нет.
Война… Смерть… Зачем жить вообще? Зачем бороться? Если в любую минуту ты можешь потерять самое дорогое, что у тебя есть. Самого дорогого в своей жизни! Они убивают нас, уничтожают, стирают с лица земли. Для чего, почему? Сколько парней погибает, которые столько всего еще не успели! Были чьими-то сыновьями, мужьями, любимыми… А теперь уже ничего не будет для них. И их не будет…
— Ирэн, — донеслось до нее как сквозь толщу воды, — девочка, послушай меня, пожалуйста!
Она не хочет открывать глаза, потому что открытые глаза — это реальность, а реальность — это боль. Но голос она узнала. Это жена лидера, Мелисса Финн. Это она приняла ее, когда отец практически выгнал Ирэн из дома. Увидела ее в слезах рядом с КПП у входа в штаб-кватриру Эрудиции, высматривающую Зои, с которой успела познакомиться на медицинских курсах. Зои временно жила в Эрудиции, и Ирэн не знала куда она еще может податься. Мелисса увидела ее и, выслушав, приняла участие в ее судьбе.
— Вот так, девочка, открывай глазки! — Мелисса говорит ласково, но твердо. Ирэн с трудом разомкнула веки, но сразу же опять закрыла, от яркого света было больно смотреть. — Девочка моя, твоя потеря невосполнима. Никто и никогда не сможет сделать твою боль меньше, кроме тебя самой. Нельзя так, ты себя убиваешь!
— Я не хочу жить, — прохрипела Ирэн и не узнала свой голос. Да это и неважно.
— Надо, милая. Надо жить дальше! Ты еще слишком молодая, твое время не пришло. Ты должна жить. Ради себя. Ради него. Ради… ребенка.
Слова женщины доходят с великим трудом, мысли в голове еле ворочаются. Она, кажется, говорит о каком-то ребенке. Но у нее нет никакого ребенка…
— Ничто в нашей жизни не случается просто так, Ирэн. Это твое испытание, и ты справишься.
— Почему? — только и смогла спросить девушка.
— В тебе живет жизнь, Ирэн. Его частичка. Его сын. Сейчас тебе кажется, что у тебя отняли все, включая смысл жизни, но это только иллюзия. Тебе дали смысл жизни. Не упусти свой шанс, девочка…
Мелисса что-то еще говорит, а у Ирэн расцвечивается все перед глазами. Голова стала похожа на воздушный шарик, такая же лёгкая и… пустая. Его сын… Его сын! Но как… и когда… и почему она ничего… Думать получается с трудом, слова доходят до нее в каком-то странном, измененном виде. У них с Диего будет сын… То есть сын будет у нее, потому что Диего… Из глаз наконец-то полились слезы. Такие нужные, необходимые, такие… смывающие слой за слоем то горе, которое нависло над ней.
— Сколько, — выдавливает из себя она, хотя и так примерно догадывается.
— Примерно одиннадцать недель. Уже большой. И очень сильный. У вас все получится, девочка моя. Ты только разреши себе жить, — Мелисса тронула ее за плечо рукой и пошла на выход.