В присутствии Бога (100 писем о молитве)

маясь, достигает яркого света вверху башни. Легко себе представить, что водолаз, погрузившись на много метров под воду, должен испытывать похожее чувство. В этой часовне, пустой, как монашеская келья, имеется только один предмет: посреди, перед вами — алтарь — массивный каменный блок без каких-либо украшений, на котором ничего нет[16]. Он слегка расширяется кверху, что как бы придает ему движение, словно бы стремление вознестись. Итак, юный мой друг находился там, охваченный чувством глубокой сосредоточенности. И вот, в этой как бы просвечивающей атмосфере, в этом пустом месте, где ничто не давало пищи ни воображению, ни чувствам, ни рассудку, он ощутил непреодолимое притяжение, исходившее от этого нагого алтаря. Алтарь поставлен ведь не для того, чтобы ничего не нести на себе; это есть стол Божий, именно здесь человек предлагает Ему свои приношения, именно здесь Бог принимает их и освящает. Но вот, в этой убогой келье мой друг не увидел ничего, что можно было бы предложить Богу; ничего, кроме самого себя. Да, он внезапно это понял: Бог требует от него принести себя — свой разум, сердце, тело, свободу — в жертву поклонения. С этого дня мой друг в начале свой молитвы часто возвращается мысленно к этому каменному столу, к этому ожидающему чего-то алтарю, алтарю, ожидающему его. И он себя приносит. И думает о том, что для жертвы на алтаре нет ничего лучшего, как оставаться там, в распоряжении Бога, как бы охваченной вышним светом. И на протяжении всей молитвы вся его активность, — а это активность, и притом напряженная, — сводится к тому, чтобы удерживать свою душу в этом расположении самоотдачи, молясь Ему, чтобы Он соблаговолил воспринять эту «жертву хвалы».

56. Письмо Жан-Пьеру

Не могу не согласиться, что молитва способна выродиться в поверхностную активность, не захватывающую глубины нашего существа, что такая угроза существует постоянно, и ты прав, что ее опасаешься. Я недалек от мысли, что для многих молитва представляет собой всего лишь приятное мурлыканье кошки у огонька, а для других — поток слов, лишенных значения. К этим последним относятся слова Христа: «Не всякий, говорящий Мне: “Господи! Господи!”, войдет в Царство Небесное» (Мф 7,21). Действительно, можно разговаривать с Богом, не будучи притом этим захваченным; можно предаваться утонченным размышлениям, испытывать волнующие духовные переживания, но опять-таки не быть захваченным до глубины.

Каков же тот внутренний порыв, который заставил бы тебя устремить к молитве глубинное твое существо, ввести тебя в самую суть ее, который охватил бы твое прошедшее и твое будущее, чтобы предать их Богу, который заставил бы тебя поставить на карту твою жизнь? Одно лишь слово, одно понятие обозначает этот порыв: самопожертвование. Да, творить молитву это, прежде всего, пожертвовать себя БоТы скажешь мне, возможно: «А почему не любовь?» Но, говоря по существу, любовь и самопожертвование нераздельны: самопожертвование для любви — то же, что плод для дерева. Долгая, терпеливая, скрытая работа дерева в течение нескончаемой зимы готовит сладкий плод, который под солнцем июня созреет на его ветвях. Так же обстоит дело с самопожертвованием, этим плодом любви, терпеливо взращиваемым в течение многих молитв, который в один прекрасный день во время очередной молитвы сам собой упадет в руку Божию, протянутую, чтобы его сорвать. Ап. Павел нашел слова, чудесным образом способные побудить нас к такому самопожертвованию. Я хотел бы, чтобы ты знал их наизусть, чтобы ты повторял их неторопливо и внимательно в начале твоей молитвы: «Умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благогодную Богу, для разумного служения вашего» (Рим 12,1). Можно ли найти лучшее определение молитвы?

57. Второе письмо Жан-Пьеру

Я не ожидал странного вывода, который ты сделал из моего последнего письма. «Если молитва состоит по сути в том, чтобы отдавать себя, — пишешь ты мне, — то я не понимаю, почему вы требуете, чтобы я творил молитву каждый день? Если эта самоотдача истинная, всецелая, осознанная, совершена однажды, то для чего же возобновлять ее каждый день? Что сделано, то сделано». Читая это, я представил супруга, который на упреки жены, что он никогда не говорит ей о своей любви, отвечал бы: «Но, сама подумай, разве не смешно — постоянно твердить тебе то, что я уже однажды заявил раз и навсегда!» Ох, уж эта мне логика! «Что сделано, то сделано». Утверждение твое не так логично, как кажется. Личность не отдает себя так, как предмет. Когда ты отдаешь свои часы или авторучку, тогда, действительно,