В присутствии врага

— Но если, — повысил голос Лаксфорд, — если ты думаешь, что я буду сидеть сложа руки и ждать, когда мой сын станет второй жертвой психопата, ты меня недооцениваешь. Прочти эту чертову статью немедленно. Прочти ее внимательно, скажи, что в ней я написал неправильно, и спаси этим жизнь Лео. Потому что, если Лео умрет… — голос Лаксфорда сорвался. Вскочив со стула он отошел к окну. Потом, не поворачивая к ней головы, сказал: — У тебя есть достаточно оснований ненавидеть меня. Но не переноси свою месть на моего сына.

Ив Боуин смотрела на него так, как смотрит ученый на исследуемый образец, который может дать ему какую-то эмпирическую информацию. Вызванная профессиональной необходимостью привычка сомневаться во всех, доверять только самой себе и не спускать глаз с готовых в любой момент нанести предательский удар «заднескамеечников», не подготовила ее к восприятию чьего-то доверия. Подозрительность, эта неотъемлемая черта политической жизни, одновременно отравляющая и спасающая ее, привела Ив Боуин к ее теперешнему положению, взяв в заложники не только ее карьеру, но также, что самое ужасное, унеся жизнь ее ребенка. Линли ясно понимал, что эта же подозрительность в сочетании с ее враждебностью к мужчине, ставшим отцом ее ребенка, мешает ей сделать правильный шаг и помочь ему.

Линли не мог с этим смириться.

— Миссис Боуин, — произнес он. — Сегодня был звонок от похитителя. Он заявил, что убьет ребенка, если мистер Лаксфорд не исправит какие-то неверно изложенные факты этой истории. От вас не требуется верить мистеру Лаксфорду. Но я прошу вас поверить в то, что говорю вам я. Я слышал магнитофонную запись разговора. Она была сделана моим коллегой, находившимся в доме во время звонка.

— Это еще ничего не значит, — сказала Ив Боуин. Но это ее замечание прозвучало менее уверенно, чем предыдущие.

— Конечно, не значит. Существуют десятки хитрых способов фальсифицировать телефонный звонок. Но если хотя бы на мгновение предположить, что звонок был подлинным, хотите ли вы принять вторую смерть на свою душу?

— На моей душе нет и первой смерти. Я делала то, что должна была делать. Делала то, что было правильным. И я не несу ответственности. Он… — она кивнула в сторону Лаксфорда. Впервые за все время ее руки слегка задрожали. Заметив это, она уронила их на колени, где лежала газета. — Он… А не я… — Она судорожно сглотнула и, глядя в пространство, повторила еще раз: — Не я.

Линли ждал. Лаксфорд отвернулся от окна. Он начал было что-то говорить, но Линли бросил на него предупреждающий взгляд и покачал головой. За дверью его кабинета звонили телефоны и слышен был голос Дороти Харриман. А здесь, в стенах кабинета, он с затаенным дыханием мысленно повторял: «Ну же, давай. Черт возьми, решайся».

Она скомкала край газеты, поправила очки и начала читать.

Зазвонил телефон. Линли схватил трубку. Звонила секретарша сэра Дэвида Хиллера — когда может заместитель комиссара ожидать отчета по ведению расследования от своего подчиненного?

— Когда отчет будет написан, — буркнул Линли и бросил трубку.

Ив Боуин перешла к продолжению чтения статьи в середине газеты. Лаксфорд остался стоять на месте. Закончив читать, она какое-то время сидела, положив руку на газету. Ее голова была почти опушена, так что взгляд упирался в край стола Линли.

— Он сказал, я написал неправильно, — спокойным голосом произнес Лаксфорд. — И что я должен написать правильно к завтрашнему дню, или он убьет Лео. Но я не знаю, что нужно изменить.

— Ты написал правильно, — она все еще не смотрела в его сторону, и голос ее звучал приглушенно.

— Он что-нибудь упустил? — спросил Линли.

Она разгладила рукой газету.

— Комната номер 710. Желтые обои. Акварель Миконоса на стене над кроватью. Мини-бар с очень плохим шампанским, поэтому мы выпили немного виски и весь джин, — она откашлялась. Но по-прежнему смотрела на край стола. — Дважды мы встречались и ужинали в ресторане. Один раз в заведении под названием «Ле Шато». Второй раз в итальянском ресторане «Сан Филиппо». Там был скрипач, который все время играл около нашего столика, пока ты не дал ему пять фунтов.

Лаксфорд, казалось, не в силах был отвести от нее глаз. На его лицо было больно смотреть.

Она продолжала:

— Мы всегда расставались задолго до завтрака. Из осторожности. А в последнее утро решили этого не делать. Все было кончено, но хотелось оттянуть момент расставания. Поэтому мы заказали еду в комнату. Ее принесли с опозданием, остывшую. Ты взял из вазы розу и… — она сняла очки и сложила их в руке.

— Ивелин, прости меня, — проговорил Лаксфорд.

Она подняла голову.

— Простить за что?

— Ты тогда сказала, что ничего от меня не хочешь. Что я тебе не нужен. Поэтому все, что я мог делать, это класть деньги в банк на ее имя. И я это делал каждый месяц, на ее собственный счет. Чтобы если я умру, если когда-нибудь ей будет нужно… — очевидно, он понял, каким неуместным и жалким был этот жест принятия на себя части ответственности сейчас, перед лицом бесконечности и чудовищности того, что произошло за последнюю неделю. — Я не знал. Я никогда не думал…