В прицеле 'Бурый медведь'

Мы с тревогой наблюдаем. Ведь достаточно двух-трех выстрелов из танка и мы окажемся под обломками здания. И действительно, танк не спеша начинает разворачивать башню. Сейчас грохнет выстрел. Но что это? Открывается люк и из него высовывается голова танкиста. Он что-то спрашивает у солдат.

- Снайпер! - шепчет подошедший ко мне комбат. - Уничтожь его.

Прижимаюсь к прикладу, стреляю. Гитлеровец повисает на краю люка.

Комбат трясет меня за плечо:

- Так держать!

Тем временем танк делает резкий поворот. С какой же целью? Чтобы занять более выгодную позицию для стрельбы? Но машина разворачивается на 180 градусов и покидает улицу. Мы недоумеваем: неужели иссякли боеприпасы в танке? Или его экипаж, понеся потери, оказался деморализованным? Так или иначе, танк исчез. А без его поддержки гитлеровские солдаты не отважились штурмовать наш дом. Они тоже ушли в сторону вокзала, откуда доносился грохот боя.

Наступил вечер, а потом и ночь. Во дворе дома собрались командиры. Они советовались, каким путем выходить из окружения. Конечно, прямой смысл пробиваться к вокзалу, где ведут бой основные силы бригады. Но противник, по данным разведки, имеет на этом направлении плотные боевые порядки. У нас же нет самого необходимого - патронов.

- Как только луна скроется, - объявил нам комбат, - будем пробиваться в сторону Батайска.

Лейтенант Маноцков дает последние указания: он возглавляет ударную группу.

В четвертом часу ночи мы выходим из дома. В головном дозоре - лейтенант Лущенков, сержанты Павлюков, Кошеваров и я. Лущенков - ростовчанин. Где-то в метрах четырехстах - его родной дом. Места лейтенанту знакомы, и он уверенно шагает во тьме. Глухими переулками и пустырями пробираемся в направлении железнодорожного моста. До Дона остается идти немного. Но на его берегу должны быть немцы. Осторожности ради ползем.

Поскрипывает под локтями снег. Раньше, гуляя зимними вечерами по родной станице, я любил скрип снега. Сейчас же ненавижу его.

- Скоро мост, - полушепотом говорит Лущенков, - спустимся вниз и по льду перейдем Дон.

Подходит комбат. Сгрудившись, мы молча с чувством тревоги глядим на арки железнодорожного моста. Прорвемся или нет?

- Хальт! - слышится справа.

- За мной! - командует старший лейтенант Алексей Орешкин и первым прыгает с обрыва под мост.

Я проваливаюсь в полынью. Едва вылезаю, опираясь о лед винтовкой. Затем бегу, прижимая к груди "снайперку" - она и тут мне подмога! Но вот бьет вражеский пулемет. Я на бегу отгибаю ушки последней лимонки, зубами срываю кольцо и бросаю гранату туда, где вспыхивает огонь пулемета. Раздается взрыв. Но пулемет снова строчит. Или это второй? Ненароком замечаю, как по пулемету расстреливает из автомата последние патроны лейтенант Туз. Я опять проваливаюсь в полынью. Нервное возбуждение придает силы. Хотя и с трудом, но выбираюсь на лед. Берег!

Путь преграждают проволочные заграждения на сваренных рельсах. Пробую одолеть с ходу. Прыгаю и застреваю в проклятых колючках. С яростью дергаю руками, ногами.

- Помогите! - кричу изо всех сил.

Подбегает лейтенант Туз. Он снимает с себя полушубок и, бросив его на проволоку, перекатывается на другую сторону.

- Товарищ лейтенант...

Совсем рядом хлопают разрывные пули. В небо взлетают осветительные ракеты, рисуя на снегу страшно уродливые тени. Все ближе слышатся крики фашистов.

- Держись, снайпер! - слышу над собой голос командира. Высокий и сильный, Туз берет меня за воротник шинели и так дергает к себе, что мы оба кубарем летим в снег.

- За мной!

В душе я ликовал. Куда девался страх? На смену ему пришло другое, более сильное чувство - желание отблагодарить лейтенанта: "И я готов спасти тебя, командир!"

Мы перебрались через насыпь железнодорожного полотна и скрылись в камышах.

На окраине Батайска отыскали свой обоз. Нас сытно накормили, проводили на отдых в жилой дом. Заснул я крепко-крепко, укрывшись с головой шинелью. И хотя говорят, что уставший человек спит без сновидений, мне снился сон: фашисты продолжали лезть на обороняемый нами дом, а я стрелял в них, не испытывая ни страха, ни жалости.

Просыпаюсь от легкого стука в дверь. Приподнимаю шинель и вижу: в дверях стоят три пожилых бойца. Узнаю среди них угрюмого ездового, с которым ехал на быках вблизи Халхуты. Лейтенант Туз сидит за столом и бреется.

- Тут, что ли, снайпер? - спросил ездовой.

- Тут. Спит еще.

- Правда, что парень в Ростове много фрицев побил?

- Правда. Шестнадцать!

- Молодец какой! Ну нехай спит. А это от нас подарок, - говорит тот же ездовой и кладет сверток на стол.

Едва закрылась дверь, беру со стола сверток, разворачиваю. В нем маскировочный халат, кусок сала, хлеб, кисет с махоркой и зажигалка.

- Хорош подарок, - улыбается Туз.

И хотя я некурящий, кисет с махоркой и зажигалку принимаю с особой благодарностью. Знаю, что на фронте это самая, пожалуй, дорогая вещь. И если ее дарят, значит, высоко ценят ратный труд.

На окраине Ростова