В промежутках между

Вы один из немногих, кого я отчаянно полюбил с первой нашей встречи в родном Щукинском училище и кого продолжаю любить так же сильно.

Всегда Ваше «дитя от первого брака» Лёнька Трушкин

Я

Лёня Трушкин – один из моих любимых учеников. Какие-то ученики забываются, какие-то очень долго существуют рядом с тобой. У Лёни сейчас свой личный театр, частный – Театр Антона Чехова. Он хороший, тонкий режиссер, эфросовский фанат. Но учился он на артиста. Лёня иногда вспоминает дипломный водевиль «Дитя от первого брака» в Театральном училище имени Щукина. Там он у меня репетировал главную роль. И на каком-то прогоне педагогический совет сказал, что он не может играть этого курносого белобрысого русского дитю, надо менять. Я тогда ответил: «Если мы, начиная со школьной театральной скамьи, будем снимать артистов с ролей, мы дойдем бог знает до чего. Потому что смысл образования в том, чтобы попытаться из студентов сделать артистов, а не снимать их с ролей на втором курсе». И Лёня замечательно сыграл.

Этого принципа я придерживаюсь всю жизнь. Никогда с ролей никого не снимал и не снимаю. Если взял на себя ответственность, то уж давай мучайся и доводи до конца. Звезд надо делать самим, а не брать уже горящих.

Между тем

В спектакле «Чествование», который поставил Лёня Трушкин, герой, которого играл я, должен был умереть от лейкемии, и собирались все его жены и дети. В конце спектакля героиня Люси Гурченко приходила к нему под видом сиделки, но потом скидывала с себя халат и парик: «Это я». И выяснялось, что это его давнишняя любовница. Лёня говорит: «Люся, тут придется показать грудь». Начинается крик: «Я? Грудь?! Я не девочка!» Перерыв в репетиции, она ведет меня за кулисы в самый дальний угол. Оглядывается – никого нет, и распахивает кофту. «Ну, как она?» – «Сказочная», – говорю. «Поклянись». И потом Люся раздевалась в спектакле – проверив на мне качество.

Когда Люся отмечала свое 70-летие, была масса телевизионных программ, а потом она собрала узкий круг самых близких друзей и в ресторане «Кино» устроила прием. Маленькая сценка пятидесятисантиметровой высоты. У рояля сидел Лёва Оганезов. Люся в змеином платье с талией 17 миллиметров вела это застолье. Ходила от столика к столику и каждому из своих друзей говорила мини-тост – объяснение в любви. Шикарно, разнообразно, весело и трогательно. Обойдя всех, она вернулась на эту маленькую сценку и сказала: «И конечно, я не могу не поблагодарить человека, который дал нам возможность сегодня здесь собраться». И назвала имя – уже не помню сейчас – Ефим Львович Штундерблюм. Из-за дальнего столика встает абсолютно квадратный с оттопыренными ушами лысый еврей и, задыхаясь, ползет к сцене. И не может влезть на эти подмостки. Люська спрыгивает вниз, чуть ли не на руках поднимает его к микрофону. Он говорит: «Дорогая Людмила Марковна! Для меня такая честь помочь вам в ваш юбилей. Знаете, я старый ваш поклонник. Я же помню: когда я учился в первом классе, ваша “Карнавальная ночь”…» Люся стала таять, и чешуя поблекла.

Очень много домыслов и предположений, отчего ушла из жизни Людмила Марковна Гурченко: ах, старые раны, ах, сердце, ах то, другое, третье. У меня своя версия, и я думаю, что я прав. Люся никогда – а я с ней дружил каких-нибудь пятьдесят с лишним лет – не позволяла себе стареть, не умела стареть и боялась. Всегда – осиная талия, всегда – 28 лет. И вдруг она почувствовала приближение старости. Ей стало неинтересно, и она умерла.

Между нами

Иван Ургант

Дорогой Александр Анатольевич!

Мы, барахтаясь на юмористическом мелководье, видим вдалеке идущий на всех парусах корабль по имени «Ширвиндт». Корабль, что, рассекая волны пошлости, глупости и безвкусицы, управляется капитаном, от одного выражения лица которого уже не можешь не смеяться.

И в каждом из нас живет самая заветная мечта: хотя бы на чуть-чуть стать попугаем, сидящим на плече грозного флибустьера, и, крича очередные глупости в ухо Мастеру, затаив дыхание, ждать его одобрительной ухмылки…

С нежностью, любовью и пронзительной завистью —

Ваш верный попугай Ваня Ургант

Я