Иван Никитич и Гаврик теперь двигались с коровами очень медленно, часто останавливались. Старый плотник чувствовал, что время уходит, уставшие ребята начинают волноваться, и он разговаривал с особой, ободряющей отзывчивостью:
— Михайло, пройди, родной, пройди еще сотни две шагов! Потерпи и пройди! Потом Гаврик тебя сменит!
И Миша, скатываясь с обочины яра, спотыкаясь, терпеливо брел дальше и тянул за собой телят.
Через полчаса старый плотник кричал в яр уже не Мише, а Гаврику:
— Сто шагов ты сделал! Сделай, пожалуйста, еще двести!
Когда начало понемногу темнеть, берега яра стали быстро-быстро оседать, а русло, раздвигаясь, сливаться с лощиной, и сам яр вдруг неожиданно кончился.
Иван Никитич обрадованно прокричал:
— Вы что-нибудь видите впереди?
Миша и Гаврик, теперь шагавшие с телятами в голове стада, ясно видели железнодорожную насыпь, похожую на длинный вал, вагоны, разбросанные по путям, маячивших людей…
На линии вспыхнули огоньки, вытянувшись сплошной тускло светящейся нитью. Несколько раз с нарастающей настойчивостью просвистел паровоз. Отирая треухом пот, Миша сказал:
— Слышишь, как он свистит, если близко.
— Хорошо свистит, — облегченно вздохнув, ответил Гаврик.
Левее железной дороги, как раз в том направлении, куда шло стадо, сквозь желтую, клубящуюся на ветру мглу виднелся хутор с железным многокрылым ветряком.
И, может, потому, что высокий острый каркас ветряка показался ребятам похожим на радиомачту, хутор — на плавающую льдину, а бушевавший над степью черный ветер — на полярную бурю, они заговорили об экспедициях на Северный полюс.
— Миша, как ты думаешь, Георгий Седов взял бы нас с тобой в экспедицию?
Задавая вопрос, Гаврик сомневался получить от своего друга положительный ответ, но ему хотелось услышать от Миши «да», и он поспешил задать новый вопрос:
— Ведь правда же, что мы и настойчивые и с дисциплиной у нас неплохо?
— Если бы дедушка был у него помощником и рассказал бы ему про нас… тогда, может быть, взял бы…
Но тут же, отмахнувшись от своих слов, Миша добавил:
— Все равно не взял бы. Ты же знаешь, что маленьких не было на Северном полюсе.
К огорчению Гаврика, это была правда: на дрейфующей льдине, он хорошо знал это из учебника по географии, было четыре человека, и все они были взрослым людьми. Он вспомнил строчки, в которых рассказывалось, как за дрейфующей льдиной с напряженным вниманием следила вся страна и, когда героических зимовщиков надо было спасать, по распоряжению товарища Сталина, за ними были посланы самые сильные ледоколы и самые лучшие самолеты.
— Миша, но ведь мы все равно будем взрослые! Мы теперь выполняем колхозное задание, а потом нас пошлют по большому-большому. И мы его хоть помрем, а выполним!
— Гаврик, мы его обязательно выполним! А помрем когда-нибудь после.
Гаврик, смеясь, признался, что о смерти он заговорил сгоряча, что лучше еще и еще выполнять большие-пребольшие задания.
— Нельзя переключить скорость? — донесся голос Ивана Никитича.
— Можно! Можно! — ответили ребята.
Стадо, ускоряя шаг, спускалось к хутору.
На краю хутора, в хате конюха Родиона Григорьевича Саблина, Иван Никитич с ребятами уже целые сутки пережидал непогоду.
Хозяев сейчас не было дома. Старый плотник сидел на стуле, подпирая небритый посеревший подбородок, и с придирчивой скукой на лице смотрел за окно. Над выгоном с неослабевающим упорством дул ветер, затягивал грязным сухим туманом дома и усадьбы колхозного хутора.
В маленьком подворье за саманной конюшней, за стогом сена, за хатой и камышовым забором было тише. Но временами упругие волны ветра перескакивали через крыши построек, через макушку стога, и тогда перед окном начинали кружиться, приплясывать сухой навоз, птичий пух, желтые соломины, стебли травы…
Миша и Гаврик одни хозяйствовали во дворе. Миша из конюшни подводил к корыту коров, а Гаврик, проворно крутя ворот, тягал воду из глубоченного колодца. Ветер мешал ему свободно обращаться с ведром, и он, боясь обрызгаться, выгибался и на вытянутых руках быстро опрокидывал ведро в корыто.
Иван Никитич видел, что ребята разговаривали и, чтоб лучше слышать, приподнимали уши своих шапок.
Лохматый дымчатый пес, так свирепо бросавшийся вчера на ребят, сейчас ходил вокруг Миши, принюхиваясь к его запыленным сапогам и помахивая хвостом, как веником.
Эта мелочь вывела Ивана Никитича из терпенья, положила конец бесплодному раздумью, и он дробно постучал по стеклу. Подошедшему к окну Мише он строго сказал:
— Как только напоите скотину, сейчас же ко мне!
Через несколько минут Миша и Гаврик зашли в хату.
Иван Никитич, отвернувшись от окна, показал им на стулья, что стояли рядом с его стулом. Будто сообщая важную новость, он сухо проговорил:
— Заметили, что и собака к нам, как к своим?.. Хвостом оказывает большое внимание.
Гаврик мог бы на это ответить просто: теперь он уже без палки свободно может расхаживать, а с Мишей Туман, — так звали собаку, — прямо подружился… Но Гаврик, как и Миша, чувствовал, что вопрос старик задавал неспроста и лучше подождать, что он скажет дальше, а потом уже ответить.