В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

Сведав о движении царских воевод, Жолкевский раскинул стан подле самых укреплений Валуева, обнес его тыном и, оставив там небольшой отряд легкой конницы, с приказанием непрестанно быть в виду осажденных и уговаривать Валуева покориться королю Польскому, сам между тем пошел навстречу Москвитянам, бывшим под начальством Делагарди; оба войска сразились в Иванова, день, близь села Клушина, в 6 милях от Можайска: во время битвы, две роты Французов передались Жолкевскому и вместе с Поляками начали стрелять по Русским, которые, быв устрашены изменою, бросились бежать к Москве и оставили союзников своих, Немцев. Последние долго сражались с упорством и уже побили лучших Польских всадников; но заметив, что Русские оставили поле битвы и что им одним не устоять против Поляков, вступили с неприятелем в переговоры. «Мы готовы сдаться», говорили Немцы, «если только жизнь наша будет в безопасности; в противном случае станем биться до последнего человека».

Поляки прекратили сечу и прислали к ним пана Зборовского с клятвенным уверением, что будут невредимы. Многие из них не хотели верить обещанию, не забыв вероломного поступка Поляков с Динаминдским гарнизоном, который, сдавшись на честное слово, был весь истреблен. Они напомнили о том пану Зборовскому: тогда поклялись знатнейшие из Польских вельмож, что пленные не лишатся ни жизни, ни оружия. Немцы решились сдаться. В самом деле, договор был свято соблюдаем: кто хотел служить его величеству, давал присягу; а кто не хотел, удалялся беспрепятственно.

Торжествуя победу, Станислав Жолкевский возвратился к Царево-Займищу и приказал пленным боярам известить Волуева, что все Русское войско рассеяно, а Немцы покорились Сигизмунду. Валуев, переговорив с пленными боярами, сдался со всем отрядом пану Жолкевскому. После того Поляки, Немцы и Русские подступили к Москве и осадили ее с одной стороны. В то же время прибыли из Погорелого капитаны Немецких рот Лавилла и Эберт: соединяясь с войсками его королевского величества, они овладели Иосифовым монастырем и весь отряд, там находившиеся, изрубили до последнего человека; этому отряду, бывшему на стороне Димитрия, поручена была защита Иосифова монастыря паном Сапегою, когда он вывел войско свое на Угру, а сам отправился к королю под Смоленск.

Димитрий, раздраженный таким событием, немедленно приказал побросать в воду всех Немцев, при нем находившихся. «Теперь-то я вижу», говорил он, «что Немцы мне ни сколько не преданы: они служат неверному королю и бьют моих людей, забыв, что во всем мире один я государь христианский. Все они дадут ответ, лишь только бы взойти мне на престол!» Бояре, услышав дьявольское слово, спешили друг за другом бесстыдно оклеветать Немцев, особенно живших в Козельске; последних ненавидели за то, что опасались потерять прекрасные деревни, прежде пожалованные Немцам за верную службу, потом отобранные без всякой вины их, по одному подозрению, и розданные царским советниками князю Григорию Шаховскому, Трубецкому, Рындину, Михаилу Константиновичу Юшкову, Третьякову и другим.

Бояре, день и ночь искавшие средства к погублению Немцев, опасались не без причины: ибо знали невинность честных людей, которые не щадили своей жизни за Димитрия, теряли здоровье, лишились друзей и приятелей. И так, едва разгневанный Димитрий поклялся истребить всех Немцев, в России находившихся, господа сенаторы донесли эму, что мнимые изменники переписывались с Поляками и предлагали его королевскому величеству сдать город Козельск, что сведав о какой либо неудаче войска Дмитриева, они были вне себя от радости, плясали, пели, веселились, между тем, как верные Москвитяне предавались горести. Клевета еще более озлобила Димитрия: он в ту же минуту отправил в Козельск гонца, а в Калуге дал повеление: как скоро приведут Немцев (числом 52), без всякого допроса побросать в Оку.

Приговор верно был бы исполнен, если бы не спас несчастных духовный пастырь их, Мартин Бер, которому готовилась та же участь. Расспрашивая дорогою обреченных на смерть, точно ли писали они к Польскому королю, не получали ль от него писем, или вообще не знают ли за собою какой либо измены против Димитрия, Бер требовал искреннего признания, чтобы легче дать ответ и отвратить беду, обещая никому не сказывать слов их: все Немцы клялись небом в невинности и преданности царю-государю. Пастырь со своей стороны также поклялся, ободрял спутников надеждою на Божье милосердие, говорил, что Всевышний не допустит погубить невинных, что в Его руце сердце царево, что Он внушит государю справедливость и рассеет прахом замыслы врагов высокомерных.