В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

Все сословия, воскликнув, что ничего не может быть лучше этого совета, определили привести его в исполнение, только осмотрительно; потом в добром согласии возвратились в Москву. С Жолкевским немедленно заключено было перемирие; а под Смоленск отправлено посольство с предложением Владиславу Русского престола, но на многих условиях. Сигизмунд, выслушав послов, отпустил их с удовлетворительным ответом и уполномочил полководца своего Жолкевского вступить с Русскими в переговоры, дав ему право действовать по его собственному благоусмотрению и наперед соглашаясь на все, что он ни сделает, кроме двух статей: 1) королевич не переменит веры и 2) будет иметь при себе Польский двор: ибо Сигизмунд не хотел предать его одного в руки Московитян. Впрочем же, на все был согласен; обещал Москвитянам свободу вероисповедания, неприкосновенность их законов, нравов и обычаев, и уверял, что сын его не только не дозволит нарушать Русские права, но и будет иметь о них особенное попечение.

Обрадованные королевским ответом, Москвитяне поклялись признать Владислава царем и служить ему верно, пока он не нарушить предложенных условий; Жолкевский с своей стороны дал клятву именем Владислава, что все статьи будут свято соблюдаемы и что сам королевич вскоре приедет в Москву для принятия царства в свое владение. После того Польши военачальник в лице государя приглашен был в Кремль, где ему поднесли весьма богатые дары. Москвитяне подружились с Поляками: толпы одних стремились в лагерь, толпы других в Москву; ласкали, честили друг друга.

Между тем Димитрий, сведав от некоторых бояр и казаков, приехавших к нему из Москвы, что жители присягнули Владиславу, но что в ней есть люди ему преданные, и нужно только подступить к столице, чтобы поселить в жителях раздор, немедленно оставил Пафнутьев монастырь, собрал всех преданных Поляков, Немцев, Казаков, Татар, Русских, и расположился лагерем между Москвою и Коломенским монастырем, в надежде на счастливый успех своих клевретов. Надежда его была напрасна: ежедневные вылазки Москвитян доказывали, что народ вовсе не помышляет ему покориться. Вскоре он заметил, что в столице появились Польские копейщики и что Поляки, ему служившие, весьма неохотно дерутся со своими единоземцами; тут Самозванец сыграл прежнюю роль: бежал из лагеря, и покрытый срамом, возвратился в Калугу с несколькими сотнями казаков и Романовских Татар, в день св. Варфоломея.

По удалении Димитрия, Поляки один за другим приходили в Москву: вскоре собралось их до пяти тысяч человек. Немцы также успели пробраться в столицу, в числе 800 воинов. Размещенные в Кремле, лучшей крепости Московской, они имели в руках своих военные снаряды. 5000 Поляков, вопреки желанию Москвитян, заняли внешний замок и учредили стражу вокруг третьей стены: им отпускались в избытке всякие съестные припасы и сверх того производилось ежемесячное жалованье от казны, которая чрез то оскудела еще более, чем в правление Шуйского.

Димитрий весьма досадовал на Поляков, виновников его срамного бегства, и еще более на Русских, которые так жестоко его обманули. «Мне более ничего не осталось», говорил он, «как собрать Турок и Татар: они помогут мне завоевать наследство моих предков! Если не успею овладеть Россией, разорю ее так, что она ничего не будет стоить. Пока я жив, не будет ей покоя».

Желая поправить неудачу, он послал в Астраханское царство любимого Поляка своего пана Керносицкого, который был впрочем, более Русский, с известием, что царь и царица решились избрать своею столицею Астрахань, не желая жить в Москве, оскверненной присутствием нехристей. Если бы удался этот замысел, Россия испытала бы новые ужаснейшие бедствия: но Бог спас ее: Димитрий совершенно потерял рассудок, не щадил никого, самых верных сподвижников своих, немногих Татар и казаков. Эти люди берегли его день и ночь, были с ним безотлучно, участвовали во всех увеселениях, провожали его на охоту, между тем, как Немцы и Поляки не смели к нему подойти; но за все услуги Татар, Димитрий приказал утопить в Оке хана Касимовского, обвиненного пред царем собственным сыном в намерении бежать в Москву.

Раздраженный таким поступком Димитрия, Татарский князь Петр Ерусланов искал случая умертвить Ханского сына и уже думал исполнить свое намерение, когда отцеубийца возвращался домой от царя; но князь ошибся: жертвою его мести был другой знатный Татарин, одетый так же точно, как и тот, кого он подстерегал. Ерусланов, до тех пор весьма уважаемый царем за то, что он знал дорогу к Астрахани, заключен в темницу; а 50 других Татар отданы были под стражу; впрочем, постращав их несколько дней, Димитрий даровал им свободу, стал по-прежнему ласков, ездил с ними на охоту, посылал их в окрестности для набегов и опустошения деревень, принадлежавших ненавистным Полякам.