В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

С одной стороны, визит к покровителю «греческой веры» — естественный шаг для монаха из Московии. С другой стороны, этот демарш весьма походит на провокацию: если Острожский признает царевича Димитрия, князь возьмет на себя огромную ответственность и вступит в опасную игру; кроме того, тем самым он рискует внести смятение в умы православных подданных короля и промосковски настроенных жителей Украины. Сапеге подобное развитие событий только на руку. Но Острожский отверг самозванца. Когда позднее Отрепьев выступит с войском на Русь, князь Константин сделает все, чтобы ему помешать. Соратники Лжедимитрия даже опасались, что лидер «схизматиков» со своими людьми ударит в тыл их отряду.

Потерпев неудачу, Отрепьев обратился к другому украинскому православному магнату — князю Адаму Вишневецкому. И снова мы должны признать, что кандидатура покровителя выбрана неслучайно. Вишневецкие давно враждовали с московскими властями, так как претендовали на сопредельные русские территории. Земельные споры становились даже причиной вооруженных стычек. Во времена царя Феодора Иоанновича (1584–1598) московские послы пеняли полякам, что «в нынешнее же перемирное время близко нашего рубежа Путивльского уезда князь Александро Вишневецкой поставил новую слободу и строг на Лубне и город хочет делати»^{13}. «Московские люди подослали Дмитрия к Адаму Вишневецкому; им несомненно было известно, что Адам Вишневецкий прельщался Заднепровьем и что столкновения с Борисом Годуновым были для него неизбежны», — отмечает П. Пирлинг^{14}. Кроме того, князь Адам по характеру своему, горячему и далекому от всякой осмотрительности, весьма подходил для потворства рисковым предприятиям. Вишневецкий охотно поверил рассказу чернеца о своем «истинном происхождении» и взялся оказывать объявившемуся Димитрию всяческое содействие.

Демонстрируя в разговоре с Вишневецким хорошее знание обстоятельств гибели царевича, беглый чернец, вместе с тем, невнятно рассказывал о своем «спасении» и жизни в последующие годы. По мнению Р. Г. Скрынникова, «знакомство с „исповедью“ самозванца обнаруживает тот поразительный факт, что он явился в Литву, не имея хорошо обдуманной и достаточно правдоподобной легенды, из чего следует, что на русской почве интрига не получила достаточного развития, а самозванец — достаточной подготовки»^{15}.

Вряд ли можно согласиться с этим выводом. Очевидно, что поступки Отрепьева не экспромт, не хлестаковщина, а тщательно спланированная комбинация. Что же касается неправдоподобных, с точки зрения Р. Г. Скрынникова, разъяснений самозванца, то стоит заметить, что Отрепьев изначально никого не собирался убеждать; он говорил о том, во что искренне верил, и проблема правдоподобия его мало занимала. Равно как и его слушателей. Князей Вишневецких в первую очередь интересовало, насколько самозванец опасен для русского правительства и действительно ли он способен посодействовать округлению их земельных владений в качестве Димитрия. П. Пирлинг заметил, что Вишневецкий признал «царевича», когда убедился в том, что его поддерживают московские люди^{16}. Позже князь Адам признает и второго Лжедимитрия, долгое время будет находиться в рядах его соратников.

Но «местечковый» масштаб Вишневецкого не соответствовал далеко идущим замыслам расстриги, который видел себя царем на Москве, а не пособником в деле приращения земельных угодий сиятельного магната. Решающее значение в судьбе самозванца сыграл другой польский вельможа Юрий Мнишек, авантюрист, мыслящий масштабно, готовый играть по-крупному, идти, если надо, ва-банк. Мнишки были новичками в польской элите, отец Юрия прибыл из Моравии за полвека до Смуты. Его сын составил себе положение тем, что выполнял деликатные поручения короля Сигизмунда II, удовлетворяя причудливые потребности августейшей особы. Пронырливого выскочку, темного дельца презирали магнаты и шляхта. Но общественное мнение мало тревожило пана Юрия, пока жив был его венценосный благодетель. Мнишек, скорее всего, не имел отношения к зарождению самозванческой интриги, но, встретив царевича, он расценил это знакомство как улыбку Фортуны, случай отыграться за неудачи последних лет.

И вот только теперь, когда Отрепьева взяли под опеку Вишневецкий и Мнишек, на сцене появился великий канцлер литовский. Лев Сапега вызвался поспособствовать выяснению истины: один из его слуг московский беглец Петрушка, оказывается, хорошо знал Димитрия по Угличу. Константин Вишневецкий, зять Юрия Мнишка, привез Петрушку к князю Адаму на очную ставку. Надо ли говорить о том, что Петрушка с воодушевлением признал спасенного царевича. Да и сам осмелевший Сапега заговорил о том, что объявившийся Димитрий очень похож на своего «брата» — покойного государя Федора Иоанновича.