В пустыне волн и небес

Плечевой сустав деформировался, мышцы горла вытянулись от постоянного напряжения. Наверное, этот период был самым тяжелым, страх перед внезапным удушьем достиг высшей точки. Я чувствовал, что не в состоянии выдержать больше, что достиг предела своего бытия, что от меня как от личности уже почти ничего не осталось. И окружающим я стал, вероятно, чужд. Люди привыкают иметь дело с конкретным индивидуумом, и если он перестает быть самим собой, то его удел — отчуждение.

Мои нервы съежились, ссохлись, физически я стал почти скелетом. Как-то, сидя в ванной, я почувствовал какое-то неудобство, что-то резало. С трудом сдвинулся, посмотрел — это мешали собственные кости. Кожа на мне обвисла, я потерял 40 фунтов веса. Дышать приходилось с кислородной подушкой. Но иногда и она не помогала.

Мой бизнес неуклонно катился вниз, и в конце концов Шейла взялась за него. Прежде ей никогда не приходилось заниматься ничем подобным. Кроме того, она ведь человек искусства, в деловых отношениях медлительна и небрежна, то есть полная противоположность самому понятию бизнеса. Но в то же время она удивительно ясно смотрит на вещи, у нее острое восприятие действительности, ее оценки того или иного явления удивительно верны (в половине случаев), а воображение поразительно богато новыми идеями. Главное же ее достоинство в том, что, приняв решение, она от него не отступится, и если что-то задумала, то непременно сделает. Преодолев неизбежное сопротивление, Шейла реализовала некоторые свои идеи. Они, может быть, и не принесли нам хороших денег, зато дали свежий импульс всей работе фирмы. Образно говоря, в пчелином улье появилась новая матка, и жизнь в нем завертелась с ускорением.

Ранней весной 1959 года я собрал остаток сил и поехал в Девоншир навестить свою мать. Я чувствовал, что обязан это сделать, пока еще не поздно. Моя мать, как и сестра, никогда, кажется, не была восприимчива к холоду и в отличие от меня не придавала никакого значения комфорту. А погода выдалась холодная и сырая. Моя сестра старалась как могла, собрала для меня все одеяла, какие только были в доме. Наверное, под этими одеялами я спал еще в детстве, и за 50 лет службы они значительно меньше грели. Сестра поставила в моей комнате железную печку — ее принесла Нэнси Платт, моя подруга детства. Все это, увы, мало помогало. Я страдал теперь от приступов бронхита и астмы, а этим недугам показано только постоянное и сухое теплое. Воскресным утром я лежал в постели в обычном теперь жалком состоянии. Все остальные пошли в церковь — моя мать ни при каких обстоятельствах не пропускала воскресной службы. Через некоторое время сквозь полудрему я услышал какой-то шум, быстрые шаги, взволнованные голоса. Кто-то споткнулся на лестнице. Я выбрался из кровати, выглянул и увидел, что мою мать несут на руках. В церкви она упала во время молитвы. Ее вынесли наружу, там она пришла в себя. Я старался быть полезным, помогать, но толку от меня было мало. Вся нагрузка легла на мою сестру. Впрочем, она привычна к любой домашней работе. Мне же от дополнительных усилий и переживаний стало совсем плохо. Вызвали врача, но помочь мне он ничем не мог. Он спросил мою сестру:

— А его жена знает, насколько серьезно он болен?

— Что вы имеете в виду?

— У него же рак.

Поверьте, услышав это, я как-то взбодрился, мало того — я засмеялся. Очевидно, будь мой рак прогрессирующим, я бы уже 18 месяцев пребывал на том свете.

В Лондон я вернулся в более оптимистическом настроении и чувствовал себя лучше. Очередной рентген дал неплохой результат. И вдруг я ощутил сильнейший импульс, неодолимую потребность поехать на юг Франции. Я попросил Шейлу взять два билета на «Голубой экспресс». Меня неудержимо что-то влекло.

Уладив все дела, мы отбыли в Сен-Поль-де-Вьен. Приехал я туда, в общем, в хорошем состоянии, но потом опять стал чувствовать себя плохо. Мне не понравилось место, где остановились, и мы перебрались в отель «Фалько» во Вьене. Тут мне стало совсем худо. Послали в аптеку за кислородом, но его, оказывается, не давали без рецепта врача. В Англии таких порядков не было, там можно купить кислород совершенно свободно. Я решил, что это делается специально, чтобы лишний раз заплатить за визит врача, сердился и не хотел подчиняться местным правилам. Но — пришлось, без кислорода я не мог. Мое раздражение оказалось напрасным: врач послал своего ассистента за маской и прочими принадлежностями и наотрез отказался от всякой платы.

Улучшения, однако, не наступало, и пришлось опять обратиться за помощью. Так я познакомился с замечательным человеком, доктором Жаном Маттье. Он осмотрел меня и сказал:

— Ничего страшного. Если вы последуете моим рекомендациям, то через три дня будете бегать по окрестным горам.

Невероятно, но через пять дней я действительно одолел ближайшую вершину. Конечно, 650 метров — не такая уж высота, но лучшего восхождения у меня не было ни до, ни после.