В путь-дорогу! Том I

Долго, Долго бродили они по садамъ. Ихъ было цѣлыхъ три. Большой фруктовый садъ примыкалъ къ старинному саду, какіе нынче уже выводятся и вырубаются. Четыре длинныя аллеи изъ клена, березы и липы составляли огромный четырехугольникъ, почти заросшій всякой дичью. На углу одной изъ этихъ темныхъ аллей, широкая дерновая скамья приглашала подъ тѣни черемухи и густой рябины, съ извилистыми переплетенными стволами.

Часу до десятаго засидѣлись они на этой скамьѣ, въ тихихъ разговорахъ, въ воспоминаніяхъ былаго, вдыхая въ себя привольную жизнь, полную красоты, здоровья, природы и горячей, безотвѣтной любви съ ея вѣчными радостями…

И вдругъ, при первомъ яркомъ лучѣ восходящаго свѣтлаго мѣсяца, въ кустахъ черемухи, загремѣлъ соловей, можетъ быть, въ первый еще разъ. «Тю, тю!…» разнеслась по глубокимъ аллеямъ молчаливаго сада и раскатисто, стремительно-страстно полилась пѣсни чудной птицы…

Внизу, разговоръ смолкъ; слышались только тихія ласки, прерываемыя поцѣлуями.

XLVI.

На другой день рано проснулись обитатели липкинскаго дома. Они собрались къ обѣднѣ, въ село Худяково. Сѣли въ большую линейку, взяли съ собой Аннушку, Мироновну; по дорогѣ подсадили двухъ мальчиковъ и трехъ крестьянскихъ дѣвочекъ, въ цвѣтныхъ сарафанахъ, пестрѣйшихъ передникахъ, подвязанныхъ подъ мышки, и свѣтлыхъ головныхъ платкахъ съ распущенными концами.

Худяково, довольно большое казенное село, лежало на пригоркѣ. Почти вся дорога шла косогоромъ, и Маша боялась упасть съ линейки. Дѣвчонки хихикали, а мальчики спрыгивали и бѣжали, придерживаясь за крылья линейки. Обѣдня шла по-деревенски, безъ дьякона; дьячки и два-три молодыхъ парня пѣли ужасно.

Телепневы, вернувшись отъ обѣдни, позавтракали на открытомъ воздухѣ. Часу во второмъ Борисъ ходилъ купаться. Обѣдали рано; въ два часа Телепневы ждали Ѳедора Петровича. Онъ обѣщался непремѣнно пріѣхать, но не сказалъ, въ какое именно время.

День былъ славный, яркій и прохладный. Послѣ обѣда, въ бесѣдкѣ изъ дикаго плюща, на диванчикѣ, сидѣла Софья Николаевна, а въ ногахъ ея помѣстился Борисъ. Онъ положилъ голову на ея колѣна и зажмурилъ глаза. Въ свѣтломъ пальто, съ отложными воротничками, безъ фуражки, въ непринужденной, ласковой позѣ, онъ былъ очень милъ. Волосы его разсыпались и красиво падали на лѣвую щеку; тонкія черты казались еще изящнѣе въ радостной, живой зелени… Она была въ бѣломъ платьѣ, сшитомъ, какъ блуза, безъ шляпки, съ прозрачной косынкой на черныхъ локонахъ…

— Какъ же ты безъ меня будешь жить въ городѣ? — весело говорила она, расправляя его волосы…

— Ну, и буду… не умру…

— Такъ ты и оставайся… со своимъ Яковомъ; а сюда не смѣй глазъ показывать…

— Ну, и не покажусь, не умру, — повторилъ онъ полусоннымъ, дѣтскимъ голосомъ…

— А на недѣлѣ пріѣдешь?

— Нѣтъ, не пріѣду, — отвѣтилъ Борись, и вдругъ поднялся, схватилъ ея руку и началъ цѣловать каждый палецъ…

— Ты безъ меня, смотри, не излѣнись, Боря… съ кѣмъ ты станешь читать, — ты совсѣмъ разучился читать одинъ…

— Разучился, — повторилъ онъ тѣмъ же дѣтскимъ голосомъ.

— Да не дурачься, глупый… экзаменъ твой черезъ двѣ недѣли… Смотри, не лѣнись; сюда пріѣзжать можешь два раза въ недѣлю… — Она остановилась и взглянула на него… — Больше нельзя, милый… ты этакъ курса не кончишь… Вѣдь я хочу, чтобъ ты поступилъ безъ экзамена: слышишь: я хочу…

И она стала его гладить по головѣ…

— Что-жь, ты хочешь, чтобъ я промѣнялъ тебя на вафлю… влюбился въ него и думалъ только о гимназіи?..

— Думай обо мнѣ здѣсь, слышишь, здѣсь… когда ты возлѣ меня, а больше никогда…

— Радость моя, мнѣ ужъ очень опротивѣла гимназія… Ну, что я сижу тамъ каждый день, по шести часовъ… Развѣ ты не умнѣе, не выше всей этой школьной премудрости?…

— А я тебѣ все-таки аттестата не могу дать… Мало мы съ тобой читали… теперь, напослѣдокъ, ты можешь подумать объ учебныхъ книжкахъ, школьникомъ сдѣлайся, — прибавила она съ улыбкой… — Ну, притворись, ты вѣдь большой баринъ… ты только доиграй роль гимназиста.

Оба громко разсмѣялись. Веселая, сіяющая природа глядѣла на нихъ привѣтливымъ взоромъ. Они говорили объ ученьи, о книжкахъ, о гимназіи; а въ глазахъ была любовь и радость, въ звукахъ опять любовь и радость, въ каждомъ мимолетномъ движеніи нѣга и любовь…

— Гдѣ Маша? — спросила вдругъ Софья Николаевна.

— Ушла съ Мироновной и Аннушкой въ рощу искать земляники, которой нѣтъ…

— Гадкія» мы съ тобой, — проговорила Софья Николаевна, и немного затуманилась.

— А что?

— Совсѣмъ ее забываемъ — вотъ она одна; а мы только для себя живемъ… развѣ это хорошо?

— Нѣтъ, не хорошо, моя радость, да вѣдь ты съ ней цѣлую недѣлю будешь; а я на одинъ денекъ.

— И надо тобой наслаждаться… Ахъ, ты, негодный этакій…

Она сорвала вѣтку и ударила его по лицу.

— Она маленькая, ей и безъ тебя весело.

— Да, правда, Боря, ей весело… а когда ты меня бросишь… я останусь съ Машей… та будетъ моя утѣха, всю любовь ей отдамъ, которую ты укралъ, глупый.

— Ну, а когда я тебя брошу?

— Не знаю…