В путь-дорогу! Том III

На музыку пришли папахенъ и мамахенъ, приплыла и Нина Александровна и прищуриваясь поглядывала съ усмѣшечкой на играющую юность.

«Смотрите, смотрите, уроды», говорилъ про себя Телепневъ, весь переполненный новаго страстнаго чувства. «Вы ничего не увидите у меня внутри. Вонъ та эманциппрованная барышня уже рѣшила, что я влюбленъ. Но и она ничего не увидитъ, и она вѣкъ не будетъ знать, что теперь живетъ во мнѣ. Никто изъ этихъ уродовъ не понимаетъ чудной дѣвочки и никто изъ нихъ не будетъ знать, какъ я ее люблю. Что для нихъ эта мазурка? Шопеновскія фразы. А для меня музыка не въ ней, для меня теперь все музыка, что только говоритъ мнѣ о моей гордой дѣвушкѣ».

— Переверните же страницу, — нахмуривъ брови, сказала Темира и прикоснулась къ его рукѣ мизинцемъ.

Телепневъ хватилъ черезъ двѣ страницы.

— Ни на что не похоже!

И опять это «ни на что не похоже» зарябило въ глазахъ у Телепнева. И онъ готовъ былъ вскочить и обнять даже хоть Ивана Павловича.

«Какой онъ милый», думала Темира, выдѣлывая правой рукой шопеновскую мелодію. «Онъ не обманетъ. Какъ это сладко, когда вдругъ человѣкъ такъ радуется. Я еще его не люблю такъ, какъ онъ меня любитъ, но»…

— Не правда ли, Jean, — заныла Юлія Александровна, — какъ m-r Телепневъ мило играетъ!

— Ммъ! — отвѣтилъ Jean, потирая свой животъ. — Не могу я, ослабъ, а то бы я съ вами попѣлъ, mes enfants!

Нина Александрова кисло молчала.

— Видите, какъ maman насъ любитъ, — насмѣшливо проговорила Темира.

— Больше васъ, — отвѣтилъ онъ.

— Она ужь очень увѣрилась въ вашей добродѣтели.

«Смѣйся», думалъ Телепневъ, путаясь въ потахъ, «я тебѣ не повѣрю. Всѣ твои насмѣшки теперь для меня ничего не значатъ. На попятный дворъ ты не пойдешь».

Маменька подошла къ Темирѣ, обвяла ее за шею и начала нѣжно перевертывать листы.

«Онъ привыкаетъ ко мнѣ», думала дѣвушка, «я не буду его обижать. Но сразу нельзя же улыбаться каждому его слову, какъ maman теперь дѣлаетъ. Что не смѣшно, надъ тѣмъ я смѣяться не стану. Если къ нему не быть строгой, то къ кому же? Онъ это почувствуетъ — я вижу».

— Самоваръ поданъ, — доложилъ лакей.

— Ну, вотъ, mon cher, опять отзываетъ.

— И папа передъ вами таетъ, — шепнула Темира. — Вы — irresistible.

— Ты пойдешь пить чай, Jean?

— Посижу, посижу съ вами, но не знаю, ничего нельзя пить.

— Попробуйте! — крикнулъ Телепневъ съ своего мѣста.

— М-мъ, — отвѣтилъ Иванъ Павловичъ.

— Благодарю вась, — церемонно сказалъ Телепневъ Темирѣ, вставая.

Темира разсмѣялась.

— А развѣ это лишнее? — спросила она.

— А вотъ у насъ есть еще Ваничка, такъ тотъ кланяется но всѣмъ правиламъ танцевальнаго искусства.

Нина Александровна, проходя мимо Телепнева, остановилась и многозначительно посмотрѣла на него и на Темиру.

— Какъ ваша голова? — спросилъ ее Телепневъ.

— Моя? — ничего, — отвѣчала она.

— Тѣмъ спиртомъ примачиваете?

— Что это, m-г Телепневъ, вы совсѣмъ превратились въ сидѣлку.

— А развѣ это дурно?

И онъ пошелъ съ ней въ столовую, не предложивъ однако руки. Темира пробѣжала мимо нихъ, снёші къ самовару.

— Влюблены? — шепнула Нина Александровна.

— Что это вы такъ часто повторяете, точно съ завистью какой.

— М-г Телепневъ!

— Право, вѣдь, вы не старуха; можете, я думаю, отличить гдѣ любовь, а гдѣ нѣтъ. Или уже не можете? — спросилъ онъ, подходя съ ней къ чайному столу.

— Вы, кажется, меня хотите въ конецъ разбѣсить, — тихо проговорила Нина Александровна, опускаясь на стулъ.

Отъ Темиры не ускользнуло выраженіе ея лица. Она бросила на Телепнева, такъ что тетка этого не видала, очень милый, веселый взглядъ, и тотчасъ же скрыла свою голову за самоваръ.

Иванъ Павловичъ, избѣжавъ когтей смерти, начиналъ уже тосковать о клубѣ, почему безорестанно отвергалъ все, что ему предлагали, и чай, и тартинки, и молоко.

— Молочка-то бы, — Иванъ Павловичъ: — молочка-то — подзадоривалъ Телепневъ.

Lassé de tout, même de l’espérance
Je n’irai plus de mes voeux importuner le sort,

задекламировалъ тотъ въ отвѣтъ.

Prêtez moi seulement le vallon de mon enfance,
Un asile d’un jour pour attendre la mort.

— Такъ вѣдь, Иванъ Павловичъ? — подхватилъ Телепневъ.

— Да, mou cher, да, да, такъ, такъ.

— Чувствительные стихи. Я еще ихъ въ гимназіи зубрилъ…

Телепневъ вдругъ остановился, почувствовавъ на себѣ взглядъ Темиры. Онъ поднялъ голову, она дѣйствительно на него смотрѣла изъ-за самовара. Взглядъ ея говорилъ: «какъ вамъ не стыдно смѣяться надъ моимъ отцомъ при матери и при мнѣ?»

Юлія Александровна также съежилась. Телепневъ почувствовалъ смущеніе и отвѣчалъ Темирѣ взглядомъ, который говорилъ: «другой разъ ни при васъ, ни безъ васъ не будетъ».

И съ видомъ благовоспитаннаго юноши онъ началъ намазывать себѣ тартинку, вспоминая при этомъ, какъ здѣсь же, на томъ самомъ мѣстѣ, онъ читалъ лекціи Нинѣ Александровнѣ о свободѣ англійской націи.

«Боже мой, какъ я былъ глупъ», подумалъ онъ. «А мнѣ казалось тогда, что я великъ и что иначе нельзя себя вести студенту, знающему всѣ формулы органическихъ радикаловъ».