В путь-дорогу! Том III

Краснорѣчіе Ванички не имѣло предѣловъ. Всю дорогу на квартиру Телепнева онъ болталъ безъ умолку и обзывалъ нѣмцевъ разными ругательными словами. А въ это время около квартиры желтаго все еще стояла толпа, но уже значительно порѣже. Педелямъ подъ предводительствомъ оберъ-педеля, удалось, наконецъ, пробиться къ воротамъ, стать около нихъ и начать свои полицейскія мѣры противъ незаконнаго скопища. Когда улица была очищена, оберъ-педель съ помощниками вошелъ въ квартиру, взялъ Севрюгина и отвелъ его подъ прикрытіемъ въ университетскій карцеръ.

Въ тотъ же вечеръ состоялась резолюція куратора, по которой студентъ Севрюгинъ подвергнулся наказанію relegatio, т. е. полному исключенію: «wegen thatsächlich verübten Frechheit», какъ значилось въ кураторской бумагѣ, которую сейчасъ же выставили въ университетскихъ сѣняхъ.

Телепневъ передалъ собранію отвѣтъ куратора. Всѣ повѣсили носы. О дѣлѣ Христіана Иваныча рѣшили однакожь хлопотать. Онъ могъ по имени назвать всѣхъ почти буршей, вдобавокъ педеля видѣли побоище и могли также засвидѣтельствовать.

Къ концу совѣщанія растерзанный филистръ привелъ трехъ польскихъ представителей. Они повели себя точно такъ же, какъ въ первый разъ, когда ихъ призывали бурсаки.

— Да вѣдь что ты хочешь съ бурсаками, съ ними пива не сваришь, — говорилъ Палей Телепневу. — Нѣтъ, ужь ты себѣ какъ тамъ ни благодушествуй, а выходитъ по пословицѣ: «что пнемъ сову, что сову о пень». Они отрѣзанный ломоть, и нѣжничать съ ними глупо.

Ваничка хлопоталъ о вооруженіи, а бурсаки хоть и ругали нѣмцевъ на разные лады, но зарубили себѣ на носу слова куратора и не хотѣли больше лѣзть на воинственныя столкновенія.

XV.

Темира ожидала Телепнева и слышала, какъ онъ пріѣхалъ, но нарочно не вышла къ нему. Когда Юлія Александровна вечеромъ сидѣла въ ея рабочей комнатѣ, Темира то и дѣло прислушивалась и даже раза два подошла къ окну.

— Кто нынче былъ предъ обѣдомъ у насъ, maman? — спросила Темира, разсѣянно слушая мать, которая читала ей что-то по-англійски.

— М-г Телепневъ былъ.

— Былъ?

— Да, я его просила обѣдать. Онъ вѣрно будетъ завтра или послезавтра. Молодой человѣкъ съ очень хорошимъ сердцемъ, — заключила Юлія Александровна и посмотрѣла на дочь.

Темира ничего не отвѣчала. Хотѣлось ей спросить — а не пріѣдетъ ли онъ сегодня вечеромъ? — но она удержалась.

Иванъ Павловичъ оставилъ ее въ покоѣ. Нина Александровна только язвительно улыбалась, но не пилила ее больше. Весь вечеръ прошелъ спокойно. Больной хотя и корячился, но не кричалъ и не придирался.

Вечеромъ Темира распрощалась съ матерью рано, не дождавшись пріѣзда Телепнева. Ей стыдно было вспомнить о вчерашней сценѣ, она упрекала себя въ страшномъ малодушіи и заподозрила опять Телепнева въ желаніи порисоваться и вызвать ее на сердечныя изліянія. Такъ колобродилъ умъ молодой дѣвушки, но въ сердцѣ шевелилось нѣчто иное.

Когда она въ кровати взяла карандашъ и записную книжечку, то рука что-то не очень легко начала писать рѣзкія фразы о Телепневѣ. Въ Nota Bene стояло даже:

«Я, можетъ быть, и ошибаюсь. Но какъ онъ смѣлъ воспользоваться минутой моей слабости. Это дурно, гадко. Я ему не прощу… Неужели мы непремѣнно должны изливаться передъ людьми, если они разъ безцеремонно заговорили съ нами. Кто поручится, что въ нихъ не простое любопытство, а вовсе не симпатія къ намъ… Его поразили мои слова, когда я вышла во второй разъ. Но мнѣ противна всякая сладость. Вы скажете человѣку одно искреннее слово, и онъ уже считаетъ себя въ правѣ требовать отъ васъ постоянныхъ нѣжностей».

Черезъ нѣсколько строчекъ стояло:

«Въ домѣ у насъ какъ-будто притихло, но въ сущности то же самое. Все такъ же гадко и оскорбительно. Я увѣрена, что отецъ, какъ только выздоровѣетъ, уѣдетъ вслѣдъ за Ниной Александровной. Сегодня я точно безчувственная какая. Пишу эти гадкія слова безъ всякаго содроганія. Неужели мнѣ все съ каждымъ днемъ холоднѣе и холоднѣе… Онъ говорилъ: «вѣрьте мнѣ». Это такъ легко сказать, особенно когда придешь въ нервное раздраженіе. Я ничего отъ него не могу требовать, но если онъ солгалъ хоть въ одномъ словѣ — возненавижу его. Что будетъ завтра?… Но что-жь я спрашиваю. Развѣ я не умѣю владѣть собой, держать себя такъ, какъ я того хочу? Всякая новая слабость будетъ непростительна».

Сонъ дѣвушки былъ тревожный. Проснулась она рано, сѣла готовить уроки свои, но читала разсѣянно и вышла предъ обѣдомъ очень рано въ гостиную. Присаживалась нѣсколько разъ къ роялю, играла порывисто, ходила по столовой, взглядывала нѣсколько разъ въ окна.

Телепневъ весь день былъ занятъ разными хлопотами и совѣщаніями. Началось дѣло о побіеніи Христіана Ивановича. Надо было съѣздить въ университетское правленіе, еще разъ къ куратору, къ ректору, къ синдику. Только къ вечеру онъ освободился и сейчасъ же полетѣлъ на фурманѣ въ филистерію. Его не безпокоила больше семейная драма, онъ зналъ, что Иванъ Павловичъ будетъ себѣ здоровехонекъ и успокоится духомъ, по крайней мѣрѣ, до своего отъѣзда. Юлія Александровна также должна была придти въ нормальное состояніе. Одна Темира тревожила Телепнева.