В путь-дорогу! Том III

Отъѣздъ Деулиныхъ былъ назначенъ въ первыхъ числахъ іюня. Юлія Александровна все приглашала Телепнева къ себѣ въ деревню, но онъ видѣлъ, что Темирѣ это приглашеніе не нравится, и она ни однимъ словомъ его не поддерживала. Осенью онѣ опять хотѣли вернуться въ Д.

«Какъ же я-то», спрашивалъ себя Телепневъ: «она не зоветъ меня; значитъ, мы должны проститься теперь. Но такъ нельзя же кончить. Неужели она сама произвольно наложила на себя и меня тяжелый искусъ? Зачѣмъ?»

Послѣдніе дни онъ ходилъ совсѣмъ растерянный; на него напала болѣзненная робость передъ Темирой. Явится въ филистерію, начнетъ съ ней говорить о постороннихъ предметахъ, а то такъ молчитъ; она весела, смѣется, ходитъ съ нимъ по саду, бѣгаетъ съ Ваничкой, катается по двору на каретной лошади. Время летитъ день за днемъ, все ближе и ближе къ отъѣзду, все строже и строже представляется вопросъ жизни или смерти.

Телепнева уже ничто больше не удерживаетъ въ Д.; все готово, дипломъ выправленъ, поѣзжай на всѣ четыре стороны; но онъ не спитъ ночей, у него на душѣ ужасъ, бываютъ минуты, когда его встрѣча съ Темирой представляется ему призракомъ, когда онъ начинаетъ увѣрять себя, что ничего между ними не было, что онъ не вправѣ ничего требовать отъ нея, никакихъ словъ привязанности, никакой поддержки, никакой надежды. И вдругъ это переходитъ въ плачъ, въ ярость. Онъ, лежа у себя на кровати, осыпаетъ Темиру самыми страстными упреками, съ жолчью и озлобленіемъ вспоминаетъ малѣйшія подробности, всѣ ея улыбки, слова, взгляды, все, чѣмъ она возбудила такое могучее, всеобъемлющее чувство.

Наканунѣ закрытія лекцій Телепневъ получилъ письма отъ Абласова и Горшкова. Абласовъ кончилъ курсъ и ждалъ Телепнева у себя въ городкѣ передъ отправленіемъ своимъ на службу въ среднеуральскіе горные заводы. Горшковъ писалъ о томъ, что кончаетъ оперу и ѣдетъ на полгода съ однимъ богатымъ бариномъ за границу, чтобъ «потереться около Берліоза и покалякать съ нимъ на счетъ оркестровки».

Захотѣлось ему увидѣться съ своими закадыками, захотѣлось ему остановить того и другаго и предложить имъ, не разставаясь, выбрать общее мѣсто жизни и дѣятельности; но Темира стояла передъ нимъ какъ безотвѣтный сфинксъ и никуда не пускала, пока онъ не добьется отъ него спасенія или гибели.

XXIII.

Темира сидѣла на террасѣ. Былъ часъ шестой вечера. Она держала въ рукахъ зонтикъ и, наклонивши свою строгую головку, покрытую небольшой кружевной, черной косынкой, шевелила концомъ зонтика листики плюща. Изъ салу несся тонкій духъ черемухи, цвѣли сирень и каштаны. Сквозь рѣдкіе стволы березъ, образующихъ аллею внизу сада, виднѣлась ярко-красная полоса неба. Утромъ былъ дождикъ, и воздухъ, влажный еще отъ паровъ, особенно ласкалъ.

Въ дверяхъ террасы показалась Юлія Александровна.

— Maman, мы поѣдемъ на «Домъ». Телепневъ говорилъ (Темира въ разговорахъ съ матерью называла его Телепневъ, а не Борисъ Николаичъ), что студенты поютъ сегодня въ послѣдній разъ.

— Хорошо, дитя мое, я велю заложить коляску. Да развѣ мы не дождемся Бориса Николаича?

— Нечего его дожидаться, онъ навѣрно придетъ туда самъ.

Дѣвушка опять задумалась. Глаза ея смотрѣли и строго, и радостно. Въ ней не было никакихъ сомнѣній. Все существо ея было переполнено любовью, она боялась только распущенности и сладости. Кругомъ природа благоухала. Высоко дышала грудь, взоры все больше и больше разгорались. Еіце нѣсколько дней — и эта жизнь кончится. Онъ уѣдетъ, не услыхавши отъ нея ни одного слова. «Зачѣмъ эти слова», спросила себя Темира, «эти пустые звуки — развѣ онъ не видитъ?»… «А жизнь? шептало ей сердце и природа ему вторила, — зачѣмъ же ты ее-то гонишь, къ чему ты отсрочиваешь? Ты бранила его за резонерство, за лишнія слова и мысли, а сама бѣжишь отъ радости, отъ силы, отъ наслажденія!»

Темира, сидя съ наклоненной головой, все краснѣла и краснѣла… Потомъ, точно на что-то рѣшившись, она встала, вся выпрямилась, сбѣжала съ террасы и пошла вокругъ газона прерывающейся походкой.

На «Домѣ», около обсерваторіи, пѣлъ хоръ тевтонцевъ. Славный, невозмутимо — тихій вечеръ закатывался надъ академическимъ городкомъ. Коляска везла Деулиныхъ на гору и остановилась около клиники. Онѣ пошли по большой аллеѣ. Темира часто оглядывалась.

— Сядемъ здѣсь, maman, — указала она на скамейку около фонарнаго столба. — Отсюда прекрасно слышно.

А въ это время Телепневъ уже бѣгалъ по «Дому», ища Деулиныхъ. Отъ этого вечера онъ чего-то ждалъ. Терпѣть и ждать дольше онъ былъ не въ силахъ. Онъ испугался своей слабости, онъ ѣдкими упреками раздиралъ себѣ грудь и повторялъ все: «еще четыре дня — и все кончено!»

Но вотъ, по большой аллеѣ налѣво сидятъ двѣ дамы. Онъ бросился почти бѣгомъ. Завидѣвъ его, Темира при встала и подошла къ обрыву.

— Ахъ, Темира, это вы, — запыхавшись сказалъ онъ, подбѣжавъ къ ней и снимая свою бѣлую фуражку съ голубымъ околышемъ. — Я искалъ васъ по всему «Дому».

— Мы только-что пріѣхали, но я намѣрена здѣсь долго гулять. Подите, откланяйтесь maman и вернитесь сюда; я сяду на эту скамейку.