В раю легко быть ангелом

— И потом, если бы он был альфонсом, стал бы он строить свой бизнес? Он же не бросил работу, когда мы начали встречаться…

Звучало как-то неубедительно.

— Значит, ты ещё помнишь времена, когда Вадим ходил на работу?

— Да ну тебя! — я невольно рассмеялась. Посмотрела на свою булочку, словно впервые обнаружила её перед собой. Взяла вилку, отломила кусочек.

— В самом деле, не очень сходится. Бизнес был, работа была, в долг не берёт… но при этом сидит на месте и ничего не хочет делать.

— Может, это разочарование в жизни?

— Даже если так — что дальше? Ему ещё лет восемьдесят жить. Или сто.

Хочешь, чтобы он утонул в своём разочаровании?

— А я-то что могу сделать?

— Ты не пыталась как-то его поддержать?

— Пыталась. Уже устала. Мне тоже нужна поддержка.

— Подбодрить?

— Да миллион раз!

— Вдохновить?

— Как я его вдохновлю? И на что?

Юля предположила, покручивая блестящую русую прядь:

— Новый бизнес?

— Где брать стартовый капитал человеку, который весь в долгах? – риторически спросила я.

— Если не путаю, у него была комната в коммуналке?

— И довольно большая.

— Так пусть продаст, — предложила подруга, — вот и стартовый капитал.

— Ну, ты даёшь! А жить ему где?

— Ты ему доверяешь?

— К чему вопрос? Если бы не доверяла, то и не встречалась бы, как считаешь?

— Так пусть живёт у тебя, в чём проблема? У вас ведь трёшка.

Я со вздохом покачала головой:

— Это невозможно… Я ведь живу не одна…

— И что?

— Никита. Он против.

— У них что — плохие отношения?

— Я бы не сказала, что у них плохие отношения.

— Вот видишь…

— Я бы сказала, что у них вендетта.

Глава 7

Если бы это был жилой дом, это помещение можно было бы назвать мансардой. Но офисный вариант этой «мансарды» был ещё более удачен. Потолки сплошь в каких-то стальных трубах, а не обычные подвесные. Стены были выкрашены в светло-оранжевый цвет. Прозрачные столы сотрудников не имели ящиков и были завалены бумагами, маркерами или журналами. Я сидела в самом углу. Слева от меня было большое окно, и я видела красные кирпичи наружной стены. Справа от меня тоже было окно. В него хулигански вламывалось солнце, пыталось наследить на бежевом паласе, заставляло чихать тех, кто подвергался его обстрелу.

…Когда я заявилась к Марии за заданиями от Глеба, она попыталась отправить меня домой.

— Поработаешь дома, тебе же лучше.

— У меня там сейчас… ремонт, — упёрлась я, — совсем нет условий, понимаешь?

— Но не можешь же ты сидеть у Глеба.

— Это точно. Но и дома я не смогу работать. А задание, насколько я понимаю, срочное.

— И в приёмной тебя тоже посадить некуда, — размышляла Маша вслух, — разве что я возьму у админов ноутбук…

Мне вовсе не улыбалось застрять здесь, в приёмной, втиснувшись в гостевое кресло, в три погибели согнувшись над ноутом и печатая чуть ли не на весу… К тому же эта чёртова машинка поджаривала бы мне колени!

— Давай разберёмся, — я попыталась придать своему голосу солидности. — У меня — задание Глеба. Так?

— Так, — послушно кивнула Мария.

— И его нужно выполнять, иначе Глеб будет недоволен.

— Разумеется…

— А я — сотрудник Глеба. И сотрудник First Leadership Coaching. Может, имеет смысл обеспечить меня каким-нибудь сносным рабочим местом?

Иначе, подумала я, придётся окончательно разориться на бизнес-ланчах в близлежащих кофейнях.

— Ну как, это является достаточной мотивацией для решения моего маленького вопроса?

При слове «мотивация» лицо Маши прояснилось.

— Конечно! — горячо кивнула она. — Совершенно необходимо эффективно решить эту проблему…

Да они все тут зомбированные, подумала я. Сделаны из одного теста.

Елизавета, которую охватывает священный трепет при виде Глеба. Маша, которая реагирует на слово «мотивация», будто служебная овчарка…

Зато результатом этой продуктивной беседы стало моё торжественное заселение в «мансарду» с оранжевыми стенами, солнечным паласом и кофеваркой.

По словам Марии, в мансарде обитал отдел социальных сетей.

Я так и не поняла, что это значит.

Мне выделили стол недавно уволившегося сотрудника, компьютер с огромным плоским монитором и… наушники.

В этом отделе все сидели в наушниках. На первых порах это меня спасло. Я расшифровывала диктофонные записи Глеба. Думаю, если бы не наушники, десяток человек в комнате полез бы на стенку от назойливо повторяющихся абзацев…

Потом я закончила с расшифровкой. Гордясь тем, что текст получается набирать всё быстрее, я приступила к редактированию…

И тут началось.

Один из парней — с подчёркнуто длинным каре, в глухом чёрном свитере – стащил с себя наушники.

— Стас, … мать!

Я подумала, что ослышалась. Но это было не так. С третьего раза откликнулся тот, кого звали Стасом, тоже сидящий в наушниках. И началось совещание. Это было бы вполне обычным совещанием, если бы не язык, на котором оно велось…

Парни щедро перемежали свою речь нецензурными словами, задвигая двух- и трёхэтажные конструкции, не брезгуя, впрочем, и единичными вкраплениями.

Остальные сидели с невозмутимыми лицами, как будто в мансарде это было нормой.