Впрочем, Глеб неожиданно сменил тему. Остаток вечера прошёл у нас в болтовне, которая была на удивление непринуждённой и лёгкой. Мы обсуждали последние фильмы, которые удалось посмотреть, музыку, которая нравится, писателей и режиссёров. Нашлись даже кое-какие общие вкусы. Глеб не морщился при упоминании имён, которые, в моём представлении, не должны были производить на него хорошее впечатление.
Я почти не ощущала вкуса блюд, но уже не от волнения, а от увлечённости разговором.
— Десерт будешь? — неожиданно спросил Глеб.
— Что?
— Десерт. Просто уже поздно…
— О… Нет, если ты торопишься, не нужно никакого десерта.
— Никакой спешки нет, — Глеб покачал головой, — просто мы съедим десерт и будем собираться.
Я задумалась.
— Ты что, не любишь сладкое?
— Люблю…
— Значит, просто выбери, — он подтолкнул ко мне меню.
Сейчас он расплатится по счёту, и всё закончится.
Мы так и не поговорили о чём-то серьёзном… ничего не обсудили.
Может, так даже лучше?
Плодотворное сотрудничество завершилось роскошным ужином в элегантной обстановке. Беседа носила оживлённый характер и имела лёгкий оттенок флирта.
Никто никому ничего и не был должен…
— Сам я уже не смогу вести машину, — заметил Глеб, — водитель обещал вот-вот подъехать.
Передо мной поставили какое-то сложное сооружение из ягод, взбитых сливок, мороженого в чаше из половины ананаса.
Я автоматически воткнула ложечку в самую середину десерта.
— Вера, если ты не слишком торопишься…
Я подняла на Глеба глаза.
— Да?
— Может, мы ещё успеем заехать ко мне? Хочу угостить тебя хорошим кофе.
Обещаю, что не будем сидеть долго.
— Потому что завтра рано вставать?
— Потому что завтра рано вставать, — кивнул Глеб. — Мне.
Мне хотелось сострить: а в ресторане с хорошим кофе проблемы?
Происходящее напоминало о фильме «О чём говорят мужчины». Я скажу ей, что у меня дома прекрасная коллекция лютневой музыки семнадцатого века. И она довольна, и я рад…
Кофе.
Что ж, пусть будет кофе.
Может быть, это действительно будет кофе.
Может быть, он просто хочет пригласить меня в гости.
«Ты серьёзно? Правда в это веришь?»
А даже если и не верю, то что с того? Вера ещё не обязана верить. Она может просто знать, что никогда не простит себе, если не посмотрит, что там, за горизонтом.
Если я не поеду с ним и не узнаю, чего он хочет, никогда себе этого не прощу.
Разве мне есть что терять?
Разве я не свободна в своих желаниях?
Разве я не слишком много рефлексирую на эту тему?
«Неплохо было бы для начала получше узнать друг друга», — прошелестел голос в моей голове.
Ещё лучше? Подождать для верности годик-другой?
— Тебе не нравится?
Я вздрогнула:
— Сейчас доем. Прости.
— Мне кажется, здесь не за что извиняться, — вздёрнув бровь, заметил Глеб.
Когда принесли счёт, он не дал мне возможности даже заглянуть в него.
Машина уже ждала нас на парковке.
Глеб открыл передо мной дверцу. Я постаралась как можно более грациозно сесть на заднее сиденье. У меня всегда проблемы с тем, чтобы изящно вылезти из машины и уж тем более сесть в неё. Я пристраиваю попу на сиденье, после чего пытаюсь одним движением перенести в неё сдвинутые ноги, не задев при этом ни дверцу, ни обивку переднего сиденья.
Глеб мягко закрыл дверцу, обошёл машину и сел с другой стороны.
Уже стемнело. Наш маршрут получился очень зрелищным: сначала кремлёвские башни со стороны Охотного ряда, потом Тверская с морем огней и подсветок, сталинская высотка на Баррикадной. Не доезжая до зоопарка, мы свернули на Большую Грузинскую.
Я искоса взглянула на Глеба. Казалось, он пребывал в отличном расположении духа — расслабленный, улыбающийся едва заметной улыбкой.
Мы затормозили у дома из красного кирпича. Даже из окна машины мне было видно, что дом отличается необычностью планировки.
Да. Хотела бы я жить в таком доме. Не многоэтажка. Кирпично-монолитный.
Окна большие, лоджии застеклённые, опять же. Перед подъездами разбиты клумбы.
Стоянка — отдельно. Всё новое, пыли и хламу в квартире взяться неоткуда…
Интересно, с чего у меня в голове такая вязкость мыслей? Неужели от вина?
Современный домофон. Но Глеб к нему даже не прикасается — дверь пищит сама, и он берётся за ручку. В аккуратном закутке сидит консьерж. На подоконниках в подъезде — горшки с цветами. В лифте идеальная чистота и зеркало во весь рост.
Лифт останавливается на шестом этаже. На этаже всего две квартиры. Глеб отпирает ту дверь, что справа. Мы заходим.
Дверь закрывается с едва слышным щелчком.
Я ожидаю, что Глеб включит свет. Наверное, он и тянется к выключателю, но его рука задевает моё плечо.
В следующее мгновение он обнимает меня абсолютно уверенным жестом.
Его губы находят мои. В его поцелуе нет ничего вопросительного — это утверждение.
Я понимаю, что за последние несколько месяцев не испытывала ничего более приятного.
Глеб стаскивает с меня плащ и вешает куда-то мимо вешалки — я понимаю это по звуку. Спотыкаясь, я снимаю ботильоны. Так и не включив свет, мы идём куда-то в глубь квартиры. Мои глаза успевают немного привыкнуть к темноте. Я понимаю, что мы оказались в спальне. У стены чернеет пятно внушительных размеров — это кровать.