В ритме сердца

– Не получится… – едва слышно повторяет он, словно обращаясь к самому себе, одновременно перекрывая мне всякую возможность освободиться из его плена: до сладкой боли сжимает талию и одним лёгким толчком прислоняет к окну, загораживая весь взор своим обнажённым телом. От контраста температур между его горячей кожей и прохладной поверхности стекла за спиной я мгновенно покрываюсь густым роем мурашек, издавая тихий стон.

– Интересно, как долго ты будешь это делать со мной? – возвышаясь надо мной, точно неприступная, устрашающая крепость, он задаёт ещё один непонятный мне вопрос и накрывает моё горло своей крупной ладонью. Не сдавливает. Не душит. Просто держит в напряжённом неведении своих дальнейших поступков, глядя мне прямо в глаза.

– Да что я делаю?! Я не понимаю, почему ты опять так злишься, Адам. Ты сам сказал, что объясниться мне не позволишь, поэтому поумерь, пожалуйста, свой разгорячённый пыл. Если ты так из-за вещей, то прости: я не хотела тебя злить ещё больше, не хотела ничего разбивать, – торопливо бормочу извинения, что тут же перебиваются его злостным рычанием.

– Да какие нахрен вещи?! Забудь ты о них! Они не имеют никакого значения!

– Тогда в чём дело?! – отчаянно бросаю я, кладя пальцы на его ладонь, которой он всё ещё держит моё горло. Другой рукой дотягиваюсь до его жёсткого лица, провожу по плотно сомкнутым губам, заставляя их приоткрыться, по густой, ухоженной щетине на щеках и, описывав дугу вокруг свежей ранки, пытаюсь разгладить глубокую складку между его бровями. – Скажи мне, что я опять сделала, о чём даже сама не знаю? – спрашиваю мягким голосом, в самом деле не находя разумного объяснения его эмоциональным качелям. У него раздвоение личности, что ли? С каким монстром он постоянно пытается сдружиться в своей голове? И почему он так сильно не хочет показывать мне свои истинные чувства? Я же и так всё вижу по глазам, но что его сдерживает проявить их в полной мере?

– Ничего, дикарка… Ничего… Сегодня просто был слишком длинный день, – тяжело выдыхает он, убирая мою руку со своего лица, в котором он, как всегда, старается не отразить ни одной эмоции. Но я-то вижу, что он опять мне чего-то недоговаривает. Нечто очень важное, что тревожит его, съедает, мучает изнутри, и что раз за разом ускользает от моего понимания. – Я просто так сильно тебя хочу, что сдохну, если не трахну… поэтому и злюсь… замучила ты меня сегодня до безумия. И физически, и морально, – объясняет он прерывистым голосом с той самой невероятной теплотой во взгляде, которая без всякий сомнений даёт понять, что ему нужно далеко не только «трахнуть». Не только! Я же это вижу. Точно-точно. Я же не могу настолько обманываться сейчас и выдумывать того, чего на самом деле нет?

Чёрт! Николь, хватит так много думать, иначе голова вскипит! Ты ему веришь! Ты его хочешь! Ты его… в общем, тех чувств, что ты к нему испытываешь, сполна хватает, чтобы не сомневаться.

– Прости… Я в самом деле не хотела всего этого, – виновато бормочу я, опуская ресницы, получая в ответ едва слышную усмешку.

– Одного «прости» тут будет мало, Лина… Ты хоть понимаешь, что ты – единственная, кому хоть когда-нибудь удавалось довести меня до такого края, что я не смог сдержаться и накинулся на человека с кулаками? – его дыхание опаляет мои губы, касается кончика языка, оставляя за собой сладкое послевкусие.

– Ты накинулся не просто на человека, а на своего брата, – тихим шёпотом подправляю я и, не сдерживаясь, задаю ещё один из множество интересующих меня вопросов: – Почему ты соврал мне?

– Я не врал, – твёрдо отвечает Адам и освобождает мне шею, начиная легонько притрагиваться к драгоценным камням на ожерелье.

– Ты сказал, что у тебя нет братьев, а он – есть. Разве это не ложь?

– Общий отец – ещё не значит, что мы братья.

– Понятно, – коротко отвечаю я, замечая новый наплыв негодования в его зрачках. С моей стороны было бы разумно свернуть этот разговор прямо сейчас, но благоразумие и я – определённо вещи не совместимые. – Вы с ним так сильно похожи, что с трудом верится, что у вас разные мамы, – констатирую я, почему-то отчаянно желая узнать больше информации об Адаме, но весь его сочившийся неукротимым желанием вид говорит мне, что сейчас он вряд захочет о многом рассказывать.

– Просто у Роберта сильные гены. Мы оба почти полностью переняли его внешность, унаследовав от матерей лишь самую малость. Вот и всё, – и его скудный ответ лишь подтверждает мои предположения, но я всё равно не теряю надежды выудить ещё хоть что-то.

– Малость? Я бы так не сказала. Твой отец и брат явно не владеют твоей мистической особенностью, поэтому могу предположить, что ты такой благодаря маме… – не успеваю я толком договорить, как тут же приглушённо всхлипываю, когда Адам направляет свои руки, запускающие острое желание под кожу, к моей талии и ниже.