В ритме сердца (СИ)

Но только я усвоила свой суровый урок ещё после нашей первой истории о «просто танце» за десять тысяч долларов, поэтому не куплюсь на подобную глупость, как какой-то светский приём, на который он решил позвать невежественную девчонку.

Мне нужно бежать и прятаться. Опять. И как можно скорее. Об остальном подумаю позже.

И намереваясь оборвать наш разговор прямо на этой ноте, порываюсь сорваться на бег, но, делая очередной шаг назад, я обо что-то неуклюже цепляюсь и начинаю спиной валиться назад.

Адам быстро реагирует: хватает меня за лацкан пиджака и плотно припечатывает к себе.

— Отпустиии! — тут же сдавленно скулю и в попытке отстраниться толкаюсь ладонями в его каменную грудь.

— Мне показалось или ты опять хотела сбежать? — низким шёпотом спрашивает Адам, уставившись на мои губы с животным интересом.

— Не показалось! Отпусти меня! — упираюсь твёрже и замахиваюсь рукой для удара, но он удачно её перехватывает.

— А теперь ещё и ударить пыталась? — его голос мрачнеет, пробирая меня до озноба, до сведённых мёрзлой судорогой мышц, но я всё равно повторяю попытку другой рукой, которую он пресекает с той же лёгкостью, заключая запястье в цепкий захват своих пальцев.

— Ещё раз сделаешь подобное, и я верну тебя в подворотню и трахну прямо среди мусорников так, что ты ни драться, ни даже ходить больше не сможешь, — чеканит он таким тоном, от которого кровь должна была застыть в жилах, но вместо этого вскипает, сжигая весь низ живота.

Чёрт побери! Так не должно быть, это отвратительно и аморально, но я растекаюсь, как мороженое в жару, от его грозного обещания отыметь меня прямо в вонючем закоулке Энглвуда.

— Одно твоё слово, и я это сделаю. — Хищная улыбка трогает его губы, когда он властным жестом схватывает мои скулы, приподнимая голову выше к его лицу, покрытому стекающими дождевыми каплями. — Ты этого хочешь, дикарка?

Мать твою, это ужасно, но да! Именно этого я сейчас хочу!

И удерживает меня от громкого, отчаянного «Да!» лишь его голос, что впервые за нашу сегодняшнюю встречу звучит сдавленно, с тихой нотой мучения, что непроизвольно вынуждает меня смирно застыть и мгновенно прийти в смятение, отмечая в до сих пор непроницаемом лице Адама разительные изменения: он закусывает губу, словно от боли; на острых скулах проступают очертания желваков; венка на лбу учащённо пульсирует, а по чернеющей радужке глаз и тяжёлому дыханию мне начинает казаться, что он испытывает нечто подобное, что и я.

Да только как такое возможно?!

Я не только не владею его мистической силой, но и выгляжу сейчас как жалкая голодранка, которая вряд ли способна вызвать у мужчины даже намёк на столь мощное возбуждение.

— Я не понимаю… — Полностью сбитая с толку, я совершаю самую непозволительную ошибку, продолжая всматриваться в глубину его глаз, стремительно опутывающую меня своими порочными сетями.

Буквально сразу чувствую, как спасительная злость угасает, сменяясь бархатной тьмой, что бесцеремонно ныряет в центр сознания, отрезая всякую возможность продолжать и так неравный бой между разумом и телом.

— Тебе сейчас лучше меня не злить, дикарка. Ты даже не представляешь, что со мной делаешь.

Не понимаю, что он имеет в виду, но прерывистая хрипотца в его голосе намекает, будто моя близость для него невыносима.

Вздрагиваю, но больше не сопротивляюсь, когда мужские ладони спускаются к бёдрам, грубо сжимают их и рывком прибивают к паху, позволяя ощутить свой возбуждённый до предела член.

— А-а-ах… — громко всхлипываю от удивления и безнадёжности своего катастрофического положения.

Чувствую, как заливаюсь пунцовой краской от ощущения близости его дыхания и внушительных размеров желания, что упирается в мою чувствительную, ноющую плоть.

Время будто застывает, пока мы неотрывно смотрим друг на друга, а воздух вокруг нас становится плотным, опутанным электрической сетью, где в любой момент может произойти короткое замыкание.

Я не знаю, о чём думает Адам, но в моей голове затевается жестокая вакханалия: непристойные мысли с ним в главной роли вертятся непроглядным, мутным смерчем, разметая всякую возможность увидеть просвет.

— Вот же дьявол, а ты хороша: так невинно краснеешь, что не знал бы я наверняка, где ты работаешь, никогда бы не поверил, — выдыхает он, едва касаясь тыльной стороной ладони моей влажной, но пылающей щеки.

Ему не понять, что к чрезмерному мужскому вниманию, ответному возбуждению и чувственным прикосновениям привыкла только «Аннабель».

Я же никогда в жизни не испытывала на себе взаимного влечения. Всегда была в тени других и только наблюдала, как Остин раздаёт себя всем вокруг. Всем, кроме той, что готова душу дьяволу продать, лишь бы получить в ответ его любовь и хотя бы долю того желания, что сейчас источает Адам.

— Отпусти! — умудряюсь сипло повторить, как заезженная пластинка, несмотря на жизненную потребность вкусить удовольствий, что обещает доставить мне его пламенное тело.