В русских и французских тюрьмах

Зная, по более чем двухлетнему опыту, тяжесть одиночного заключение, я смело могу сказать, что оно, в той форме, какая практикуется в России, является одной из самых жестоких пыток. Здоровье арестанта, как бы оно ни было крепко до вступление в тюрьму, непоправимо разрушается одиночным заключением. Военная наука говорит нам, что во всяком осажденном гарнизоне, которому в течении нескольких месяцев выдается уменьшенный паек, смертность возрастает в громадных размерах. Это наблюдение еще более верно по отношению к людям, находящимся в одиночном заключении. Недостаток свежого воздуха, отсутствие необходимого упражнение для ума и тела, вынужденное молчание, отсутствие той неисчислимой массы впечатлений, которые мы, будучи на свободе, бессознательно воспринимаем каждый час, уже самый факт, что вся умственная работа сводится исключительно к деятельности воображение, – комбинация всех этих условий делает одиночное заключение одной из самых жестоких и верных форм медленного убийства. Если удается устроить сообщение с соседом по камере (путем легких постукиваний по стене), то это уже является таким облегчением, громадное значение которого могут вполне оценить лишь те, которым пришлось в течение года или двух пробыть в полном отчуждении от остального мира. Но это облегчение иногда является новым источником мучений, так ваши собственные нравственные страдание увеличиваются все растущим с каждым днем убеждением, что рассудок вашего соседа начинает помрачаться; в выстукиваемых им фразах вы начинаете различать ужасные призраки, гнетущие его измученный мозг. Таково тюремное заключение, которому подвергаются политические арестанты иногда в течении трех-четырех лет в ожидании суда. Но их положение значительно ухудшается, когда они попадают в Харьковскую центральную тюрьму. Не только камеры в ней темнее и сырее, не только пища хуже, чем где бы то ни было, но, кроме всего этого, арестантов нарочно держат в абсолютной праздности. Им не дают ни книг, ни письменных принадлежностей, ни инструментов для ручного труда. Они лишены средств занять чем-либо измученный ум, сосредоточить на чем-либо нездоровую деятельность мозга, и, по мере того, как телесные силы арестанта ослабевают, его душевная деятельность принимает все более ненормальный характер; человек впадает иногда в мрачное отчаяние… Люди могут переносить самые невероятные физические страдание; в истории войн, религиозного мученичества и на госпитальных койках вы найдете массу примеров этого рода. Но моральные мучение, когда они продолжаются несколько лет подряд, – совершенно непереносимы и наши друзья испытали это на себе. Запертые сначала в крепостях и домах предварительного заключение, переведенные затем в центральные тюрьмы, они быстро ослабевали и вскоре или умирали, или сходили с ума. Не всегда психическое расстройство происходило в такой острой форме, как у г-жи М-ской, молодой талантливой художницы, которая сошла с ума внезапно, будучи изнасилована жандармами. Большинство лишается рассудка путем тяжелаго медленного процесса, разум угасает с часа на час в слабеющем теле.

В июне 1878 г. жизнь арестантов в Харьковской тюрьме сделалась настолько невыносимой, что шестеро из них решили умереть голодной смертью. В течении целой недели они отказывались принимать какую бы то ни было пищу и когда генерал-губернатор приказал прибегнуть к искусственному кормлению, в тюрьме произошли такие сцены, что тюремному начальству пришлось отказаться от выполнение этой идеи. С целью сломить их упорство, арестантам обещаны были некоторые уступки, как, напр., разрешение выходить на прогулку и снятие оков с больных; ни одно из этих обещаний не было выполнено. Лишь позже, когда несколько человек умерло, а двое (Плотников и Боголюбов) сошли с ума, – арестанты получили разрешение пилить дрова в тюремном дворе, вместе с двумя татарами, которые ни слова не понимали по-русски. Лишь после усиленных требований, за которые приходилось расплачиваться неделями темного карцера, они получили работу в камерах, но это произошло уже к концу третьяго года их заключение.

В октябре 1880 г. первая партия, состоявшая из тридцати человек, в большинстве случаев осужденных в 1874 г., была выслана в мценскую пересыльную тюрьму впредь до отправки их в Сибирь. Зимой прибыла вторая партия из 40 человек, осужденных по процессу 193-х. Все они пересылались в Нерчинск, на Карийские золотые промыслы. Все они хорошо знали – какая судьба ожидает их там, но все же они считали день, в который они оставили Белгородский ад, днем освобождение. После жизни в этой центральной тюрьме каторжные работы в Сибири казались раем.