Въ русскихъ и французскихъ тюрьмахъ

Надо замѣтить, впрочемъ, что послѣднее время русскому правительству не везетъ съ его «oubliettes». Прежде, если кто-нибудь переступалъ сводчатую арку крѣпости, въ сопровожденіи двухъ жандармовъ, онъ, обыкновенно, безслѣдно исчезалъ. Десять, двадцать лѣтъ могло пройти и объ исчезнувшемъ не было ничего извѣстно, за исключеніемъ слуховъ, передававшихся подъ большимъ секретомъ въ семейномъ кружкѣ. Что же касается тѣхъ, кто имѣлъ несчастіе попасть въ Алексѣевскій равелинъ, — русскіе самодержцы были твердо увѣрены, что никакой слухъ о постигшей узниковъ судьбѣ не просочится сквозь гранитныя стѣны крѣпости. Но положеніе дѣлъ съ тѣхъ поръ сильно измѣнилось, и, можетъ быть, эта перемѣна лучше всего указываетъ, насколько упалъ престижъ самодержавія. По мѣрѣ того, какъ росло число враговъ существующаго режима, росло и число заключенныхъ въ крѣпости, пока не достигло такого количества, которое сдѣлало невозможнымъ погребеніе узниковъ заживо, какъ это практиковалось съ ихъ предшественниками. Самодержавію пришлось пойти на уступки общественному мнѣнію; правительство нашло невозможнымъ предавать смертной казни или ссылать на всю жизнь въ Сибирь всѣхъ тѣхъ, кто былъ когда-либо заключенъ въ крѣпости. Нѣкоторые изъ нихъ въ концѣ концовъ были высланы въ «менѣе отдаленныя мѣста имперіи», какъ напр. въ Колу, и ухитрились бѣжать оттуда. Одинъ изъ такихъ бѣглецовъ разсказалъ въ европейской прессѣ исторію своего заключенія.[23] Да и самая крѣпость мало по малу потеряла свой таинственный характеръ. Рядъ казематовъ Трубецкого бастіона былъ построенъ въ 1873 г. Я былъ однимъ изъ первыхъ постояльцевъ, попавъ туда въ началѣ 1874 г. Тогда бастіонъ, дѣйствительно, былъ могилой. Ничего, кромѣ тщательнѣйшимъ образомъ просмотрѣнныхъ писемъ, не выходило изъ него. Насъ, заключенныхъ, было всего шесть человѣкъ на 36 камеръ верхняго этажа, такъ что другъ отъ друга насъ отдѣляли 4–5 камеръ. Пять солдатъ караулили корридоръ, значитъ, на дверь каждой камеры приходилось почти по солдату, причемъ за каждымъ солдатомъ, въ свою очередь, слѣдилъ недавно произведенный унтеръ-офицеръ, слѣдилъ со всею ревностью новичка, желающаго выслужиться. Понятно, что, при такихъ условіяхъ, никакія сношенія между заключенными не были возможны; еще менѣе были возможны подобныя сношенія съ внѣшнимъ міромъ. Эта система была лишь тогда заведена и работала безукоризненно: взаимное шпіонство было доведено до такого совершенства, какъ будто это былъ іезуитскій монастырь.

Но не успѣло пройти и двухъ лѣтъ, какъ система начала портиться. Начальство убѣдилось, что революционеры, — какими-то невѣдомыми путями, — оказываются освѣдомленными обо всемъ, происходящемъ въ Трубецкомъ бастіонѣ. Въ крѣпости не удерживались больше государственные секреты. При немногихъ свиданіяхъ, начальствомъ принимались самыя строжайшія предосторожности. Въ концѣ 1875 г. намъ даже не дозволяли близко подходить къ пришедшимъ на свиданія роднымъ: между ними и нами всегда находился полковникъ бастіона и жандармскій офицеръ. Позднѣе, какъ мнѣ говорили, была введена желѣзная рѣшетка и другія «послѣднія слова цивилизаціи». Но всѣ эти предосторожности ни къ чему не повели и, по словамъ моего друга Степняка, изъ бастіона получалась масса писемъ.

Былъ приспособленъ рядъ казематовъ, въ которыхъ, въ теченіи многихъ лѣтъ, не были помѣщаемы арестанты (такъ называемыя испытательныя камеры Трубецкого равелина). Правительство надѣялось, что въ этихъ камерахъ оно можетъ похоронить заживо своихъ враговъ и что теперь ужъ объ ихъ судьбѣ никто не узнаетъ. Но какими-то путями письма успѣвали проникать даже сквозь толстыя стѣны равелина: мало того, — эти письма публиковались въ революціонной прессѣ. Такимъ образомъ, обнаружились тайны одного изъ самыхъ секретныхъ уголковъ крѣпости. Еще позднѣе нѣкоторые изъ заключенныхъ въ вышеуказанныхъ казематахъ увидѣли, въ концѣ концовъ, свѣтъ божій. Весьма вѣроятно, что сначала правительство думало держать ихъ замурованными въ равелинѣ въ теченіе двѣнадцати-двадцати лѣтъ, т.-е. весь срокъ каторги, на который они были осуждены, а, можетъ быть, и въ теченіе всей ихъ жизни. Но, опять-таки, въ страшный равелинъ попадала такая масса народа и узники умирали или сходили съ ума въ немъ съ такою быстротою, что пришлось оставить первоначальный планъ, и когда многіе изъ заключенныхъ были уже на краю могилы, — выслать ихъ въ Сибирь.