В. С. Высоцкий. Слово прощания

Да, масса историй, слухов, легенд. Но если отбросить неизбежный при этом вздор, то ведь в конце концов здесь и выражается какая-то неистребимая потребность людей в лихой и осуществленной сказке. Им любовались. Но какие бы слухи не были, не было и быть не могло среди них слуха, будто написал он нечестную песню, будто сфальшивил. Да и не поверил бы никто. И признание его завоевано не лестью кому бы то ни было, не заигрыванием, не подмигиванием. И вот ещё не легенда, а факт. О нём и на панихиде говорили. Однажды, когда Таганка была на КАМАЗе, Высоцкий шёл домой, в гостиницу, шёл по длинной, в версту улице. И были открыты все окна, на подоконниках стояли магнитофоны и оттуда неслись песни Высоцкого. Так его приветствовали. Вот признание. И как хорошо, все таки, что он ещё живым познал счастье такого признания. Может ли быть награда выше этой? И ведь никто не писал сценариев - всё родилось само собой. Как потом на похоронах его.

Будущий историк нашего общества совершит, наверное, поразительное открытие, исследуя "явление Высоцкого”, исследуя неудержимый взлёт, взрыв его таланта, и столь же неудержимый ничем взлет, взрыв любви народа к нему. Нет, тут мода не скоротечная, не меланхолия кабацкая. Нет, тут что-то такое чудесное сошлось, срослось душевно, нерасторжимо. Что-то взаимно тут узнавалось, узнавалось любовно и больно: истосковавшиеся встретились. Тут ведь доверие настоящее - самая прекрасная и самая, может быть, трудная вещь на свете: ни купить нельзя, ни подделать, как и любовь настоящую. Тут и есть такое доверие народа к поэту, певцу, артисту, который не продаст, не выдаст, поймёт и выразит. Что выразит? Беду. Тоску по правде. Жажду бескорыстия, удали и самоотверженности. Жажду неподдельности, главное.

"Ни единою буквой не лгу, не лгу.."

Многие ли посмеют, многие ли имеют право подписываться под этим. Не сразу и не все поняли ещё, что песни его - дело не шуточное. Они очень умные, интеллигентные. Да, над ними думать надо, работать. Слушать иную его песню - и такое чувство, будто разыгрывает он блестящую шахматную партию, в которой делает такие хода, что после каждого надо ставить восклицательный знак.

Не сразу и не все поняли, что песни его не хобби, не карьера - судьба. Ведь было время, в самом начале Театра на Таганке, лет 15 назад, когда зазывали его те, кто"постарше" да "повыше", зазывали для развлечения, и он не отказывал, приходил, пел, но и тогда уже перекашивалось вдруг лицо "меценатов", будто глотнули они вместо вина легкого - чистого спирта...

Как-то во время юбилея Таганки, лет 10 назад, туда пригласили одного знаменитого западного певца-гитариста. Лично он давно был мне почему-то несимпатичен. Но играл и пел он виртуозно. Только за душу никого не брал. И дело, думаю, не в языке. Так случилось и тут. Он выступил. Были аплодисменты. Было все, как положено. Потом пел Высоцкий. Он не так владел гитарой, как тот. И если бы они оба сдавали конкурсный экзамен на "чистый голос", то боюсь, вряд ли Володя выиграл бы. Там была превосходная, но в сущности, фальшивая позолота. Было отработанное заигрывание с публикой. Готовая телевизионно-манекенная улыбка (надевалась и снималась, как галстук-бабочка). А здесь ничего, кроме правды от души к душам. Золото было настоящее - мощный кусок из мощного рудника. Сказался, конечно, во всём этом у Володи ещё и момент задора, состязания удали. Но когда он закончил и всё стало ясно, Володя вдруг смущённо улыбнулся, будто извиняясь за свою победу. И чудилась за этой улыбкой необидная для соперника мысль: "Ну что ты, братец, приуныл? Сам виноват. У нас тут дело (как всегда, впрочем) о жизни и смерти, а ты нам фокусы свои привёз показывать..."

Слушая Высоцкого, я, в сущности, впервые и понял чисто физически, что Орфей древнегреческий, играющий на струнах собственного сердца, никакая это не выдумка, а самая настоящая правда. Если одно уже исполнение им своих песен производит такое потрясающее впечатление, то какой же ценой, какими нервами, какой кровью они создавались? Почему-то мне кажется, что некоторые из них ему должны были вначале присниться, что они потрясали его во сне, а уж проснувшись в ужасе и в радости - он их вспоминал мучительно, забывал, восстанавливал, записывал...