В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

В течение первых же месяцев после того, как Гитлер был назначен канцлером, немецкие писатели (те, кто с самого начала не был откровенным нацистом) разделились на два лагеря. Одни считали, что оставаться в Германии безнравственно. Другие полагали, что оптимальная стратегия – не трогаться с места, полностью отстраниться от происходящего и ждать падения гитлеровского режима. Этот последний подход называли «внутренней эмиграцией»[753]. Именно его и выбрал Фаллада.

Марта предложила Борису отправиться к писателю с ней и ее друзьями. Тот согласился, хотя до этого уговаривал ее держаться подальше от Милдред.

•••

Визит состоялся 27 мая, в воскресенье. Выехали утром. Поездка на автомобиле до сельского дома Фаллады в Карвице (на севере Германии, в мекленбургском Озерном крае) занимала три часа. Борис сидел за рулем своего «форда», как обычно, с опущенным верхом. Едва выехав за пределы Берлина, он нажал на газ. «Форд» помчался по загородным дорогам, обсаженным каштанами и акациями. Воздух благоухал весенними ароматами.

Они проехали полпути, когда небо внезапно потемнело. «В нем засверкали зигзаги молний, – вспоминала Марта, – это было потрясающее зрелище. Пейзаж окрасился в яркие цвета – электрический зеленый, лиловый, голубой и серый». На путешественников обрушился ливень, крупные капли били по ветровому стеклу, но даже тогда (к всеобщему восторгу) Борис не поднял верх. Автомобиль летел вперед в облаке брызг.

Внезапно небо расчистилось. Лучи солнца пронизывали пар, поднимавшийся с земли, и раскрашивали постепенно проступающий, как на холсте, пейзаж. Воздух наполнился запахом влажной земли.

Приближались к Карвицу. Начался край холмов, лугов, ярко-голубых озер с проложенными между ними песчаными дорожками. Дома и сараи были простые – ни дать ни взять коробки под островерхими крышами. До Берлина было всего три часа езды, но эти места выглядели далекими и уединенными.

Борис остановил «форд» у старого сельского дома на берегу озера. Дом стоял у основания длинной холмистой косы (Bohnenwerder).

Из дома вышел Фаллада. За ним следовали мальчик лет четырех и жена писателя, молодая полногрудая женщина. На руках она держала их младшего сына, совсем маленького. За ними выбежал пес. Фаллада оказался коренастым мужчиной, с головой, напоминающей куб. У него был большой рот, сильно выступающие и жесткие на вид скулы, похожие на вшитые под кожу мячи для гольфа. Он был в очках с круглыми стеклами в темной оправе. Писатель и его жена устроили гостям небольшую экскурсию по ферме, купленной на доходы от продажи «Маленького человека». Марту поразило, что эти двое, как ей показалось, совершенно довольны жизнью.

Осторожно подбирая слова и делая множество оговорок, Милдред первая затронула вопросы, которые вертелись на языке гостей с момента их приезда. Когда все шли к озеру, она (как явствует из подробного описания, оставленного одним из биографов Фаллады) говорила о своей жизни в Америке и о том, как ей когда-то нравилось гулять по берегу озера Мичиган.

– Вам, наверное, нелегко в чужой стране, особенно если учесть, что вы так интересуетесь литературой и языком, – заметил Фаллада.

– Да, – согласилась Милдред, – но, если интересуешься литературой, иногда бывает трудно жить и в своей стране.

Фаллада раскурил сигарету и очень медленно проговорил:

– Я никогда не смог бы писать на каком-то другом языке. И жить не в Германии, а где-то еще.

Милдред возразила:

– Быть может, герр Дитцен, важнее не где человек живет, а как он живет.

Фаллада ничего не ответил.

Спустя некоторое время Милдред осведомилась:

– Можете ли вы здесь в наши дни писать то, что хочется?

– Это как посмотреть, – ответил писатель.

Он пояснил, что существуют определенные трудности и требования, некоторых слов приходится избегать, но в конце концов язык остается.

– Да, – сказал он, – я считаю, что в нынешние времена человек по-прежнему может писать здесь, если он соблюдает необходимые правила и готов немного уступить. Конечно, не в том, что важно.

Милдред спросила:

– А что важно? И что неважно?

•••

Потом был ланч и кофе. Марта и Милдред поднялись на вершину холма на косе, чтобы полюбоваться открывавшимся оттуда видом. Легкая дымка смягчала линии, приглушала краски и создавала ощущение покоя. А настроение Фаллады, который не пошел с ними, испортилось. Они с Ледиг-Ровольтом играли в шахматы и разговаривали. Всплыла тема предисловия Фаллады к его «Похлебке», и Ледиг-Ровольт вслух усомнился в его необходимости. Он признался Фалладе, что они обсуждали предисловие к роману, пока ехали в Карвиц. Услышав об этом, писатель рассердился. Ему не понравилось, что о нем говорили за его спиной: вряд ли кто-то может судить его, тем более какие-то американки.