В самое сердце

– Ну, ты обещал, что я могу развлечься с твоими церберами, а они ни в какую, – она надула и без того пухлые губки. Наигранно и вульгарно. Но моему члену было безразлично то, что я морально отрицал. Он тупо распознавал сигнал и реагировал. А что вы хотели? Мужики именно так и устроены.

– Ты все время сводишь наши разговоры к сексу. Это все, что тебя интересует? Или все, в чем ты разбираешься? – сухо спросил я. – Может, нужно попробовать думать о чем-то другом?

– Это ты мне будешь морали читать? – выгнув бровь, насмешливо спросила девушка. Зеленые глаза захватили в плен мои. – Разве ты не внес значимый вклад в мой образ жизни?

– Я? У тебя плохая память, дорогая. По-моему, именно ты проявляла некоторую настойчивость и изобретательность. Я лишь шел у тебя на поводу.

– Вранье, – рявкнула она, зло сощурив свои красивые глаза. Я удивленно уставился на нее. Но Лейла быстро взяла себя в руки и расслабилась, запустив пальцы в свои темные локоны. – Не будем ссориться.

– Разумное решение, – согласился я. – Барбара сказала, что вы неплохо поговорили, – решил сменить тему, чем вызвал у Лили-Лейлы-Анастасии скучающий зевок.

– Та еще зануда. Но иногда полезно поговорить с женщиной, знающей толк в некоторых вещах, – Лейла сменила позу. Отвернувшись от меня, она откинулась на спинку дивана и, вытянув ноги, положила их на журнальный столик. – А я так давно не разговаривала с женщинами… – прозвучало грустно, даже потеряно. Я растерялся, почувствовав, как мое сердце болезненно сжимается. Протянув руку, я мягко тронул ее плечо. И Лейла не вздрогнула, не отстранилась, но и не посмотрела на меня.

– Расскажи, как ты появилась в том торте, – попросил я мягко. Она пожала плечами, разглядывая идеальный педикюр на своих ногах. А я смотрел на ее профиль.

– Я не буду спрашивать, зачем ты просишь меня об этом. Мне плевать, если честно. Я хочу одного – свалить отсюда. Понимаешь? – она повернула голову, взглянув на меня с презрением. – Никакие наши беседы и твои очаровательные улыбки не изменят того, что мы по разные стороны. Никакого мира не будет.

– Ладно уже, воительница, – я убрал руку с ее плеча. – Я знаю только то, что тебя переправил через границу педагог для участия в конкурсе по пению.

Лейла злобно усмехнулась, скривив губы и скрипнув зубами.

– Педагог. Как же. Сутенер он, вот кто. Я выросла в интернате. Нас с сестрой перевели туда из дома малютки. Никто не удочерил, хотя мы ждали, как многие дети, некоторым повезло… Дело в том, что Даша болела часто, а сестер разделять нельзя. Вот мы и жили в этом аду.

– Значит, у тебя есть сестра. Старшая?

– Младшая, – тряхнула головой Лейла. – Мы были красивыми девочками, а ты понимаешь, как часто зрелые мужчины заглядываются на молодых девочек, да и мальчики в приютах тоже быстро созревают. Дашу не трогали, потому что она болезненная была, бледная, из больниц не вылезала. А вот меня взялся опекать сам директор интерната. Именно он потом меня продал Алану Гетти.

– Что значит продал? Ты же сама контракт подписывала.

– Ты правда, думаешь, что этот контракт мог иметь какую-либо юридическую силу?

Она с отвращением посмотрела на меня. Еще бы. Я принадлежал тому миру, который стал для нее адом на земле.

– Так вот Аркадий Юрьевич, сорока пяти лет мужчина. Весь в наградах и грамотах. Весь такой уважаемый. Он питал необычайную любовь к своим подопечным. Особенно к девочкам лет одиннадцати – пятнадцати. И ладно бы обычным способом. Знаешь, в местах, откуда я, мало чем удивишь, но наш благодетель был с определенной придурью. И своих любимцев готовил с самого детства. Всячески унижал, подвергал моральным пыткам. Таким, как темная комната, всеобщий бойкот, голодовка и прочее. Потом он жалел, конечно. Даже конфетку мог дать. Впервые Аркадий Юрьевич избил меня в десять лет. Жестко. Я потом лежала два дня, а он заботился обо мне. Сладкое приносил и фрукты. Или платье новое. И так повторялось часто. Вырабатывал инстинкт. Кнут – удовольствие. Кнут – удовольствие. И я привыкла. Представляешь?

Сказать, что ее рассказ поверг меня в ужас, все равно, что ничего не сказать. Неужели где-то в мире происходит подобный беспредел? С детьми… детьми. Я инстинктивно провел ладонями по лицу, словно стирая с него выражение потрясения и гнева.

– А как же другие педагоги? Воспитатели? Неужели никто не видел? – спросил я, заранее зная ответ.

– Никому нет дела до сирот, – проговорила Лейла сдавленным голосом. – В некоторых семьях с детьми случаются вещи и похуже, и всем плевать. Говорить начинают, когда уже нет ребенка. – Она посмотрела перед собой остекленевшим взглядом. – В тринадцать лет Аркадий начал насиловать меня. Не обычным способом. У него были на меня планы, поэтому девственность он не трогал, и не раз говорил, что есть заказчик на девочку с моими наклонностями. И Аркадий не печалился, что не может оторваться по полной, ему хватало доступных способов, которые не повредили товар. Если я пыталась сопротивляться, он напоминал мне о том, что у меня есть очень симпатичная сестра.