В самое сердце

Подъем разговорам не способствовал, оттого я помалкивала, Клавдия тоже молчала, но взгляды на нас бросала настороженные. Видимо, чем-то мы ей не приглянулись.

Она открыла калитку, пропуская нас вперед, и заметила ворчливо:

– Дом хороший. Покойный хозяин во всем порядок любил и следил за домом. Что крыша, что подвал – в надлежащем виде.

– А сколько лет дому? – подал голос Вадим.

– Лет сорок есть. Может, больше. Но дом еще столько же простоит, а смотреть будете, так и сотню лет ничего ему не сделается. Фундамент каменный, кладка – загляденье, сейчас так не делают. Хозяин дом строил, когда еще при должности был. В больших чинах ходил, по здешним меркам. В средствах себя не ограничивал и строил на века. Чтоб детям и внукам…

– Но из внуков только Виктория? – сказала я.

– Человек предполагает, а Господь располагает, – вздохнула Клавдия. – Хозяин, поди, в гробу перевернется, если Вика дом продаст. Хотя, если разобраться, почто он ей?

К тому моменту мы уже вошли внутрь. В просторном холле было темно. Клавдия включила освещение. Отделан дом был с претензией на роскошь, но сейчас все это выглядело довольно скромно. Потолок с лепниной из гипса, люстра из чешского стекла, обои с павлинами местами потерты.

– Вот, смотрите. Потолки высокие, трехметровые. Дворец, а не дом!

Клавдия шла впереди, везде включая свет.

– Альберт Юрьевич долго жил один? – спросила я, следуя за ней.

– Как хозяйка померла, так и жил. Лет десять, должно быть. Я думала, недолго ему вдовцом ходить – мужчина видный, с приданым. Быстро к рукам приберут. Хозяйкина подруга первое время чуть не каждый день ездила, должно быть, виды имела. Но вдовец ею не прельстился. Еще две знакомые дамочки навязывались, то вдвоем, то по одной. И меня выспрашивали, как он да что. Кое-кто из наших тоже рад бы глаз на него положить, Марьяна из администрации, к примеру, большую о нем заботу проявляла, бегала то и дело. Да не выгорело у них.

– Значит, хозяин – завидный жених? – вмешался Вадим со смешком. – А с сердцем у него давно проблемы были?

– Не знаю. Мне не жаловался. Хотя он вообще не из болтливых был. Да и мне лясы точить некогда, не для того сюда приходила.

– Долго вы у него работали?

– Как жена померла. Жаль будет работу потерять. На пенсию-то не особо расшикуешься. А он платил хорошо, местные мне завидовали. Но ведь такой дом в чистоте держать – дело непростое, спину-то поломаешь.

– Значит, на здоровье хозяин не жаловался? – вернулся Вадим к прежней теме. – И вдруг помер?

– Ну, не вдруг… Видно, сердце пошаливало. Он последнее время смурной ходил. Подруги его все кудахтали: что, мол, невесел, что голову повесил?

– А он?

– А он отшучивался. Года, мол, а с годами мудрость приходит, а у мудрого человека мало поводов для веселья.

– Ага. Во многой мудрости много печали.

– Вот-вот, именно так и говорил.

– Значит, женить его не смогли?

– Точно. Он мужик себе на уме. Видать, решил в одиночку доживать.

– А как же внучка?

– Не больно он с Викой ладил. Она на вид тихая, но упрется, точно баран. И он такой. Эдак возьмутся ругаться – хоть святых выноси. Пигалица была, а деду не уступит. Да и не любил он ее, – неожиданно заключила она.

– Викторию? – удивилась я. – Почему?

– Да он никого не любил, ни ее, ни дочь, ни жену покойную, только себя. Есть такие люди. Другие им без надобности. На похоронах жены ни слезинки не пролил.

– Не все мужчины способны плакать…

– Может быть. Но уж очень у него все по-деловому. Надо это, надо то… Свез жену на кладбище, точно на курорт отправил, – главное, чтоб ничего не забыла и добралась хорошо. Хотя, может, это из-за службы. Привык все в себе держать. Вот сердце и не выдержало.

– У него ведь дочь погибла? – закинула удочку я.

– Погибла? Вроде, говорили, пропала? Неужто нашли?

– Я всех обстоятельств не знаю, но Вика говорила, что осталась без матери.

– Точно, сирота она.

К тому моменту мы прошли по всему дому. Вадим изображал большую заинтересованность, все проверял, везде заглянул. Открывал и закрывал краны в санузлах, интересовался счетчиками на газ и воду, осмотрел оконные рамы и дважды буркнул с серьезным видом:

– Пол гуляет… – в доказательство чего немного попрыгал на половице.

Клавдию все это мало занимало, а вот поболтать она была не прочь.

Вадим спустился в подвал, а мы остались в гостиной. Окно в пол было закрыто жалюзи, я попросила его открыть, что Клавдия и сделала, вернулась, и мы устроились в кресле возле окна, любуясь живописным видом.

– Здесь я его и нашла, – сказала она, вздохнув.

– Альберта Юрьевича?

– Ага. Пришла утром, а он лежит. Вот тут, между кресел. Должно быть, встать хотел, да упал.

– Видимо, приступ был внезапным, если он «Скорую» не вызвал.

– Да уж… Телефон-то под рукой. Лежал хозяин такой страшный, видно, напоследок пришлось помучиться. Все по грехам нашим…

– У него было много грехов?

– Почем мне знать? В одном грехе точно себя корил. Сама слышала, как говорил кому-то по телефону. Мол, он в том, что случилось с дочкой, виноват.

– Виноват? Каким образом?

– Так он выгнал ее на ночь глядя. Она дверью хлопнула и ушла. И больше ее никто не видел.