В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Ислам-бай и Касим — оба получили денежную награду за свою службу и, кроме того, были заново экипированы с головы до ног. Лишась всего запаса одежды, я и сам должен был облечься в одеяние смешанного китайско-сартского стиля и, таким образом, один раз за все путешествие поступиться престижем европейца, поддерживаемым европейским платьем. К трем имевшимся у нас верховым лошадям мы наняли еще четырех.

По пути мы наслаждались после перенесенного нами зноя пустыни свежим горным воздухом, который в эту пору дождей был особенно прохладен — отчасти от изобилия атмосферных осадков, отчасти от западных и восточных ветров, проносившихся по узкой долине. 21 июня наконец прибыли в желанный Кашгар.

Три недели, проведенные здесь, прошли в усиленных хлопотах. Старый друг мой, консул Петровский, произведенный теперь в генеральные консулы, а вскоре, за свои неоценимые услуги моей экспедиции, награжденный от короля Оскара командорским крестом шведского ордена, очень обрадовался моему благополучному возвращению и сделал все от него зависящее, чтобы облегчить мне работы по снаряжению новой экспедиции.

Узнав от хотанского аксакала о нашем злополучном странствовании по пустыне, консул Петровский тотчас отправился к дао-таю и заявил, что если тот не примет немедленно мер к разысканию следов пропавшего верблюда, то будет иметь дело с Цзунг-ли-яменом Пекине. Дао-тай сделал все, что мог, и можно представить наше изумление, когда он, пригласив нас на обед, поднес нам шведский офицерский револьвер, находившийся во вьюке Нэра! Оказалось, что оружие было подарено неизвестным всадником одному жителю селения Тавек-кель.

Розыски продолжались с усиленной энергией, но китайским чиновникам так и не удалось напасть на след вора, да я и не особенно заботился об этом, поглощенный снаряжением новой экспедиции.

На другой день по моем прибытии в Кашгар был отправлен курьер в Ош, с письмами и телеграммами от меня. Между ними была телеграмма в Берлин моему учителю и другу, барону Рихтгофену, содержавшая просьбу о высылке мне новых приборов — анероидов, гипсотермометров и т. п. Другой телеграммой в Ташкент я просил о высылке мне одежды, провианта и табаку. Патроны и порох мы добыли у казаков, состоявших при консульстве. Раньше трех месяцев нельзя было ожидать прибытия затребованных из Европы предметов, между тем сидеть в Кашгаре столько времени без дела мне вовсе не улыбалось, тем более что летний зной заставлял меня томиться по летней прохладе гор.

Через две недели предварительное снаряжение экспедиции было закончено. Я никогда не забуду любезности и содействия, оказанных мне в этом деле консулом Петровским, г. Мэкэртнеем и шведским миссионером Гёгбергом, соперничавшими между собой в готовности помочь мне.

Первые двое одолжили мне анероиды и гипсотермометр, а последний снабдил меня многими весьма полезными предметами. Кашгарский портной изготовил для нас из китайских материй одежду и палатку. Седла, продовольствие мы купили на базаре, и в конце концов, выступая 10 июня из Кашгара, я едва верил себе, что всего два месяца тому назад потерпел такое крушение, которое считал окончательным.

Я выбрал целью этой небольшой экспедиции именно Памир, намереваясь продолжать наблюдения, начатые прошлым летом, и провести жаркое время года в горах-великанах, стерегущих «крышу мира».

КНИГА ВТОРАЯ

I. Через перевал Улуг-арт

10 июля я с Ислам-баем, двумя другими слугами и шестью лошадьми выступил из Кашгара. Верный спутник мой в пустыне Касим остался сторожем в консульстве. Из лошадей одна — небольшой пегий жеребчик — была куплена еще у хотанских купцов, в то время как я проживал в беседке, в лесу, на Хотан-дарье. Это была славная лошадка, веселая, ласковая, ручная, точно собачка. Для себя лично я купил превосходную рослую верховую лошадь, которой и предстояло носить меня больше года по азиатским пустыням. Все пять новых лошадей стоили только 124 рубля. Лошади в Кашгаре дешевы.

11 июля мы продолжали путь на юго-запад до большого селения Упал (2000 дворов), являющегося вместе с тем крепостью, с гарнизоном в 200 человек и резиденцией двух мандаринов низшего ранга. Весь день лил дождь, и лёссовый грунт, по которому вела дорога, размяк, обратился в скользкую, липкую грязь. Вымокшие до костей, заехали мыв один из дворов около базара и развели большой костер, чтобы обсушиться.

Немного спустя, по нашем прибытии в селение, мне пришлось наблюдать еще не виданное мной, но обычное здесь в дождливое время года явление. После продолжительного дождя горные ручьи сливаются в один мощный поток, переполняющий русло речки и производящий иногда большие опустошения. Этим-то мощным скоплением вод, известным здесь под названием «зиль», и промыто такое глубокое русло, ограниченное глинистыми террасами.