В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Парпи-бая, который уже однажды совершил этот путь, они сделали своим караван-баши, и я дал ему револьвер с боевыми припасами. Все они были очень довольны и благодарны, и мы расстались добрыми друзьями. Надеюсь, что они достигли своей родины так же благополучно, как и я.

После такой чувствительной убыли в моей кассе мистер Ридлэй сосчитал и взвесил оставшийся у меня запас серебра. Оказалось 770 лан, которых вполне должно было хватить до Пекина. Почтовые курьеры проезжают этот путь в 28 дней, а нам предстояло пробыть в пути три месяца.

Место не позволяет мне вдаваться в описание Синина-фу. Довольно сказать, что город окружен, по азиатским понятиям, почти неприступной четырехугольной стеной, очень толстой, массивной и солидно построенной; по гребню ее проходит настоящая улица. Вид со стены открывается широкий и величественный. Внутри, за стеной, расстилается настоящая мозаика китайских крыш из красной черепицы с головами драконов и сеть улиц, параллельных четырем сторонам стены. Главная улица проходит город насквозь по самой середине; по этой улице расположены главнейшие ямены, или присутственные места, с украшенными богатой лепкой воротами и зловеще размалеванными часовыми — каменными львами и драконами. Подобные ворота попадаются кое-где и на улицах; они воздвигнуты на средства, завещанные богатыми людьми, которые пожелали таким образом сохранить свое имя потомству.

Вид Пин-фаня

1 декабря я с моим неизменным Ислам-баем оставил Синин-фу и дом гостеприимных английских миссионеров. Достать в Синине толмача оказалось невозможным, и мистер Галль любезно пожертвовал своим временем, согласившись сопровождать нас до Пинь-фаня. Мистрис Ридлэй наполнила наши провиантные сумы разными редкими лакомствами вроде лепешек, картофеля, меда и варенья.

2 декабря. Долина постепенно понижалась, и около Да-ша (Большого прохода), ограниченного скалами из гранита и черного сланца, мы миновали узкую балку, куда река, бывшая у нас по левую сторону, низвергалась водопадами. Затем дорога снова расширилась, и показались многочисленные селения и поля. Нас перевезли на пароме через реку, и мы прибыли в Ниян-бэ; ворота оказались еще не запертыми, хотя было уже темно.

Следующий переход мы совершили по густо населенным и хорошо возделанным участкам. Дорогу пересекало множество замерзших каналов с остановившимися, окованными льдом мельничными колесами. В садах росли яблоки, груши, абрикосовые, персиковые и сливовые деревья, а также грецкие орехи; поля приготовлялись к следующему посеву. Дорога глубоко врезалась в лёссовую почву, ясно обнаруживая и горизонтальные и вертикальные слои и обнажая старые корни растений, спускавшиеся иногда до самой поверхности дороги.

Самым крупным селением на нашем пути было Као-Мю-цзя. Здесь мы остановились позавтракать около открытой харчевни. Продолжая путь, мы поднялись на первый перевал. К нему вела небольшая долина, в конце ее возвышались на шестах помещенные в клетки три человеческие головы. Они принадлежали разбойникам, грабившим по дороге проезжих.

Дорогу от Пинь-фаня до Лянь-чжеу я миную быстро. Мы выступили 9 декабря, сердечно простившись с мистером Галлем, который получил за свои труды одну из наших лошадей. Отпустив лошаков с их владельцами, я нанял две большие повозки, видом и устройством одинаковые с восточно-туркестанскими. На одну уложили весь багаж, а над другой, предназначавшейся для меня, устроили туннелеобразную крышу, дно же выстлали соломой и коврами. Запрягли в повозки по одному лошаку с припряжкой двух пристяжных лошадей впереди. Возницами были два славных китайца, которым я дал понять, что если они будут стараться, то получат щедрую прибавку на чай. Мне было тем важнее обеспечить с их стороны расторопность и услужливость, что я отправился в путь без толмача и должен был обходиться тем небольшим запасом слов, которые успел себе усвоить.

В течение шести дней мы ехали по восточным отрогам Нань-шаня, минуя ущелья, подымаясь с горки на горку, с перевала на перевал и переправляясь через замерзшие и открытые речки то вброд, то по головоломным мостикам. Повозки подпрыгивали и громыхали; такая езда чистая мука. Выступали в путь мы рано утром, обыкновенно тотчас после полуночи, а днем останавливались на отдых; животные кормились, и затем мы еще делали небольшой конец до наступления ночи. На заре ехать было так прохладно, что я просто мерз в повозке, несмотря на все шубы и войлока. Ислам, ехавший верхом, чуть было не отморозил ног и затем предпочитал уже идти пешком. Возницы же, все время маршировавшие около повозок, ничуть не зябли; верный мой Джолдаш тоже чувствовал себя отлично. Раза два шел снег и дул ледяной норд-вест.

Одни из ворот Лянь-чжеу-фу