В сердце леса

— Неправда. Ты ведь умный. Ты должен знать, как пляшут. Ведь у тебя большая голова, а в ней четыре языка — авети, мехинаку, трумаи и матипухи. — Клаудио секунду помолчал. — Где сейчас племя матипухи?

— Они ушли.

— Не в деревню куйкуру?

— Нет, туда пошел только… (Я не расслышал имени, которое он назвал).

— А где же остальные?

— Там. — Он показал в направлении деревни ме-хинаку. — В деревне матипухи больше никто не живет.

— Значит, матипухи умерли?

Все это мы прекрасно знали, но Клаудио задавал вопросы, потому что так принято у шингуано.

— Не все. В деревне куйкуру живет один матипухи, а в деревне мехинаку вот сколько… — Он поднял обе руки и согнул один мизинец.

— Но ты, — сказал Клаудио, — сын вождя трумаи и женат на дочери вождя матипухи. Почему бы тебе не построить хижину там, где жили матипухи? Ты мог бы основать деревню и стать большим вождем.

Трумаи смущенно улыбнулся.

— Не хочешь?

Индеец снова улыбнулся.

— Почему не хочешь, сын мой?

— Не знаю.

Трумаи встал и с серьезным видом удалился.

— Они убивают друг друга, мои индейцы, — сказал Клаудио. — Словно хотят умереть.

В истории Шингу известны лишь два случая самоубийства. Правда, индейцу, который, словно дикое животное, способен просто лечь и умереть, едва ли нужно прибегать к самоубийству. Вскоре после того как, добравшись до Вест-Индии, испанцы впервые увидели Новый Свет, индейцев стали захватывать в плен как рабов. Их хорошо кормили, чтобы они не покончили жизнь самоубийством, и все же они умирали, как мухи. Число их столь быстро сокращалось, что плантаторам пришлось ввозить в Америку негров из Африки. Полагали, что индейцы умирают так же, как чахнут животные, посаженные в клетку. Позже конкистадоры и различные исследователи заметили, что если на охоте индеец сломает ногу, его охватывает какое-то фатальное чувство неизбежности смерти, он подвешивает гамак, ложится в него и умирает задолго до того, как боль или голод доконают его. Нечто подобное наблюдалось сравнительно недавно — во время войны 1939–1945 годов — на транспортных судах, перевозивших западноафриканских солдат в Индию.

Один врач, ныне специалист по тропическим болезням на Гарли-стрит, рассказывал мне, что африканцы, которые находились под его опекой не испытывали такого потрясения при первом контакте с белым человеком. Однако, когда они подходили к мысу Доброй Надежды, знаменитому своими бурями и льдами, заболевшие гриппом ложились, говорили врачу, что умирают, и действии тельно умирали, причем при вскрытии причину смерти установить не удавалось. Врач называл это гипнотической смертью и утверждал, что ему удалось понизить смертность на 75 %. Для этого он каждые полчаса навещал больных, разговаривал с ними, брал их за руки. Это выводило их из своеобразного транса, в который они впадали, вселяло в них ощущение заботы и домашнего уюта, в корне подрывавшее желание смерти.

— Племя тсуйя больше не существует в Шингу, — сказал Клаудио. — Почти вымерли нахуква и матипухи. У авети всего одна хижина, они не танцуют, у них нет вождя. От трумаи и явилапити осталось всего по двадцать человек. У камайюра, когда я сюда приехал, было двенадцать хижин, а теперь пять.

Ближайший врач живет от Васконселоса за 200 миль, поэтому ни один неведомо от чего умерший индеец еще не подвергался вскрытию, чтобы установить причину смерти.

Тем не менее цивилизадо, работавшие на посту, во время эпидемии, замечали, что заболевших индейцев охватывает апатия и они теряют веру в возможность иен целения. Они умирают в тех случаях, когда борющийся, волевой человек выживает.

— Они не хотят помочь себе, — печально сказал Клаудио, и мы невольно взглянули на воина трумаи, который наблюдал пляски мехинаку.

Даже психиатр, который лечит общительного, во всем стремящегося помочь врачу пациента, с трудом может объяснить, что такое это желание смерти. А неопытным людям, которые пытаются заглянуть в без дну, разделяющую цивилизованного человека и первобытного, такая задача и вовсе не по плечу. «Мы ни разу не слышали толкового объяснения», — сказал Клаудио. Он имел в виду, что индеец никогда не рассуждает о жизни и, стало быть, не делает попыток привести жизнь в соответствие с логикой. Трактуя этот предмет с помощью осознанных логических категорий, выражаемых словами, мы, цивилизованные люди, пытаемся объяснить первобытную душу при помощи методов, совершенно несовместимых с нею. Индейцы выражают свою философию лишь музыкой, легендами и действием[25].

К завтраку сегодня были готовы две птицы жакубим, к обеду — рыба. Рубашка моя была полностью зашита, ружье смазано. Солнце стояло еще невысоко, и лучи его косо падали на согнутые спины танцующих индейцев.

Разговор наш вращался вокруг той же темы.

— Камайюра часто приходили к нам лакомиться яйцами и курами, — сказал Клаудио, — и вот мы с Орландо дали им дюжину кур, чтобы они развели их у себя в деревне.

Вскоре камайюра пришли снова, и мы спросили их: «Почему же вы хотите есть наши яйца и наших кур? У вас же есть свои».

— У нас нет больше ни яиц, ни кур. — Камайюра были очень печальны.