В сердце моря. Трагедия китобойного судна «Эссекс»

Аддисон Пратт, хотя и не был чернокожим, прибыл в Нантакет при тех же обстоятельствах, что и семеро афроамериканцев, ставших членами экипажа «Эссекса». В 1820 году Пратт очутился в Бостоне. Он искал место на корабле: «Во мне рано проснулась страсть к путешествиям, но времена были не те. Морякам платили всего по десять долларов в месяц, а матросов было больше, чем кораблей в порту, и я решил, что это не лучший момент для новичка. Но, проведя в порту несколько дней, я услышал, что требуются люди, готовые идти в длительный рейс по Тихому океану. Я тут же поспешил в контору, подписал бумаги и получил двенадцать долларов вперед, которые потратил на подходящую одежду. На то же судно отправлялись еще шестеро, и все мы погрузились в пакетбот, следовавший до Нантакета».

По воспоминаниям Пратта, работа на китобойном судне, отправлявшемся в долгий рейс, привлекала лишь самых неопытных моряков. Нантакетцы, такие как Томас Никерсон и его друзья, могли рассматривать это как необходимый шаг в начале долгой и перспективной карьеры. Но для тех, кто имел дело с экспедиторами в таких городах, как Бостон, дело обстояло совсем иначе. Путешествие на китобойном судне зачастую становилось не началом карьеры, а ее бесславным концом.

У тех семерых чернокожих матросов, что подписали контракт и пошли работать на «Эссекс» – их звали Самуэль Рид, Ричард Петерсон, Лоусон Томас, Чарльз Шортер, Исайя Шеппард, Уильям Бонд и Генри де Витт, – выбора вообще не было. Ни одно из этих имен не появлялось в бостонском или нью-йоркском справочнике того времени, а значит, они не были землевладельцами. Откуда бы они ни пришли, большинство из них наверняка провело не одну ночь в ночлежках на побережье у северной окраины города. Все знали, что здесь собираются неприкаянные матросы, и белые, и чернокожие, ищущие места.

Погрузившись в пакетбот до Нантакета, семеро афроамериканцев знали, по крайней мере, одно: им, может, и не дадут хороших денег за работу на борту китобойного судна, но заплатят не меньше, чем белым морякам. С тех пор как вампаноаги стали основной рабочей силой на Нантакете, судовладельцы всегда платили людям по их способностям, не разбирая, какого цвета у них кожа. Отчасти так сложилось потому, что квакеры выступали за отмену рабства, но гораздо большее значение имели суровые реалии корабельной жизни. В трудный момент капитана не заботило, белый у него матрос или черный. Капитан просто хотел знать, что может рассчитывать на него.

Однако «зеленорукие» темнокожие матросы никогда не приравнивались к нантакетцам. В 1807 году путешественник, посетивший остров, писал: «Индейцы исчезли. Теперь их место занимают негры. Цветные матросы послушнее, но, поскольку они склонны к излишествам, бывает трудно доставить их на борт судна перед отправлением и удержать на нем по прибытии. Негры, хотя и ценятся за послушание, не так умны, как индейцы, и ни один из них никогда не станет ни гарпунером, ни помощником капитана».

И черные матросы отправлялись на квакерский остров не ради высоких моральных идеалов, а из страстного желания найти хоть какую-то работу. Чем часто пользовались судовладельцы. «Капитаны судов смотрят на африканцев как на скот», – писал Уильям Комсток. Он многое мог рассказать о злоупотреблениях нантакетских судовладельцев. «Если эти страницы попадут в руки одного из моих цветных братьев, я скажу им: мчитесь прочь от Нантакета, словно это норвежский Мальстрём». Даже Никерсон признавал, что нантакетских капитанов называли «погонщиками негров». Примечательно, что пакетбот, доставлявший из Нью-Йорка «зеленоруких», называли «невольничьим судном».

К вечеру среды одиннадцатого августа все, на чем не смог сэкономить капитан Поллард, было загружено на борт «Эссекса». Рядом, по другую сторону банки, стояло еще одно китобойное судно, «Чили». Оно тоже собиралось отчаливать на следующий день. У экипажей двух кораблей была возможность обменяться визитами. Без присмотра капитанов и с нантакетской банкой, лежащей между ними и городом, матросы наверняка использовали эту возможность, чтоб хорошенько покутить перед тем, как закрутиться в жерновах суровой корабельной дисциплины.

В тот же вечер Томас Никерсон пораньше ушел к своей койке с матрасом, набитым затхлым сеном. Засыпая на чуть покачивающемся судне, Никерсон отчетливо ощущал то, что один молодой китобой описывал как невероятную, с головой захлестывающую «гордость своим плавучим домом».