В сердце моря. Трагедия китобойного судна «Эссекс»

Город, в котором жил Томас Никерсон, производил жалкое впечатление. Достаточно было прогуляться по его узким, занесенным песком улицам, чтобы понять: несмотря на величественные колокольни и случайные особняки, Нантакет далеко не Салем. «Добропорядочные жители Нантакета, кажется, не заботятся об исправности дорог или чистоте тротуаров», – замечал приезжий квакер. Дома, покрытые кровельной дранкой, выглядели непритязательно и частенько были собраны из останков судов. «Из люков получались неплохие мосты для сточных канав… доска, когда-то служившая частью кормы и сохранившая на себе название судна, могла не только стать частью забора, но и сообщить любопытствующим, куда они забрели». Вместо того чтобы называть улицы так, как для удобства налогообложения они были названы в 1798 году, нантакетцы говорили «улица Элиша Банкера» или «улица Капитана Митчела». «Горожане жили вместе как одна большая семья, – писал нантакетец Уолтер Фолджер, совладелец “Эссекса”, – не в одном доме, но в дружбе. Они знали не только своих ближайших соседей, а буквально каждого в городе. Если вам кто-нибудь был нужен, вы могли остановить на улице любого, и он провел бы вас по нужному адресу, рассказал бы во всех мыслимых и немыслимых подробностях и чем занимается тот, кого вы ищете, и как идут у него дела».

Но даже в этом по-семейному сплоченном сообществе существовали свои разграничения, и Томас Никерсон был одним из тех, кто прозябал на его задворках, ища способа подняться выше. Горькая правда заключалась в том, что мать Никерсона, Ребекка Гибсон, была уроженкой Нантакета, а его отец, Томас Никерсон, – выходцем с Кейп-Кода, и Томас-младший родился в 1805 году в Харидже. Лишь шесть месяцев спустя он, его сестры и его родители окончательно переехали в Нантакет. Они опоздали на шесть месяцев. Нантакетцы скептически смотрели на тех, кто родился не на их острове.

Они называли их «чужаками» или даже «придурками» – словечком, предназначавшимся сначала для выходцев с Кейп-Кода, но потом распространившимся на всех, кому не повезло родиться на материке.

Возможно, к Томасу Никерсону относились бы чуть иначе, принадлежи его мать к одной из старых нантакетских фамилий, к Коффинам, Старбакам, Мейси, Фолджерам или Гарднерам. Но увы. Многие на острове могли претендовать на то, чтоб вести свой род от одной из почти двадцати фамилий так называемых «первых поселенцев». Гибсоны и Никерсоны не имели тех многочисленных родственных связей, которые поддерживали большинство нантакетцев. «Может быть, и есть где-то в мире такое же место, – говаривал Овид Мейси, – где жители так же тесно связаны кровным родством, как здесь, и так же привязаны к земле, на которой они живут, и друг к другу». Друзья и корабельные товарищи Никерсона, Оуэн Коффин, Чарльз Рэмсделл и Барзилай Рей, причисляли себя к старожилам. Томас мог играть с ними, ходить с ними в море, но глубоко в душе он знал: как бы сильно он ни старался, он все равно оставался для них «придурком».

От того, кем был человек в китовом промысле, зависело, где он жил. Если он был владельцем корабля или торговцем, то чаще всего он проживал на Плезант-стрит, отодвинутой подальше на холм, прочь от шума и зловония причалов. (В последующие десятилетия, когда их амбиции потребовали большего пространства и большей публичности, они спустились ближе к Мейн-стрит.) Капитаны, напротив, стремились выбрать дом на Орандж-стрит, оттуда открывался лучший вид на гавань. Если дом стоял на восточной оконечности улицы, капитан мог наблюдать, как на причале идет погрузка судна, и видеть все, что творится в гавани. Помощники выбирали место у подножия холма, «под банкой», на Юнион-стрит, в тени домов, владельцами которых они мечтали однажды стать.

На углу Мейн- и Плезант-стрит возвышался огромный Южный Дом встреч Друзей, построенный в 1792 году на останках Большого Дома встреч, некогда царившего над квакерским кладбищем, раскинувшимся в конце Мейн-стрит. Хотя Никерсон и был воспитан как конгрегационалист, он бывал в Домах встреч квакеров на Броад-стрит. Любой подтвердил бы, что половина из тех, кто посещал собрания квакеров, не принадлежали к их религиозной общине.

Немного ранее, двадцать девятого июня того же года, Овид Мейси засвидетельствовал, что публичное собрание квакеров в Южном Доме встреч посетило две тысячи человек – больше четверти всего населения острова.

И хотя многие пришли ради спасения своих душ, подростки и юноши преследовали иные цели. Ни одно другое мероприятие в Нантакете не давало такой возможности повстречаться с представительницами противоположного пола. Нантакетец Чарльз Мерфи описал в стихах, как молодой человек, такой же, как он сам, проводил длинные перерывы между речами, характерными для квакерских собраний. Сидел и, поглощая жадным взором всю красоту, собравшуюся там, рассматривал смешенье лиц и платьев.