- Прогони меня скорее. Скажешь идти в Башню заточения - я сам туда пойду, там мне и место...
- Ан-Реддиль, утешение мое, не узником ты мне нужен - другом. Разве мы не говорили весь день и не расстались, довольные? Ты напомнил мне брата моего Эртхиа, хоть велика между вами разница. Так ли я страшен, что ты ни за что ко мне не прикоснешься? Так велико твое отвращение? - и протянул ему обе руки.
Арьян стоял, набычившись, пряча глаза.
- Не дашь рук?
- Стыдно мне теперь.
- Тогда я сам тебя за руки возьму - не убежишь?
Тут пришлось Арьяну подать царю руки.
- Друзья?
- Друзья, - вздохнул Арьян.
- Ну вот и все, - улыбнулся Акамие. - Можешь идти. Мой евнух тебя проводит.
- Это и все, для чего ты позвал меня? - опешил Арьян ан-Реддиль.
- Если пребывание здесь так тебе невыносимо...
- Нет, повелитель, нет.
- Я хотел поговорить с тобой. С кем же мне еще? Сам подумай... Думал, ты мне еще расскажешь про твою Ассаниду, а она дорога моему сердцу из-за упоминания ее в одном свитке, который не сохранился от времени, но каждое слово его записано лучшим почерком в свитке моей памяти... Присядь здесь. Разве не видишь: я ждал тебя в библиотеке, не в опочивальне. Так всегда со мной: что перед глазами - того не видят, но уж измыслят такое, что и мне вчуже стыдно.
- Прости меня, - снова помрачнел ан-Реддиль. Акамие вскинулся, замотал головой:
- Уже простил и забыл. Знаешь, о чем я больше всего жалею?
- О чем же?
- Что нельзя мне послушать твоих песен.
- Отчего же нельзя, повелитель? Сейчас же я пойду и принесу Око ночи, и буду петь тебе хоть до утра. Честь для меня какая, что ты хочешь слушать меня, после того, как для тебя пел сам Эртхиа Сладкоголосый!
- Утешение мое, ан-Реддиль! Лучше было бы послать к тебе в дом драгоценные одежды и всадников с факелами, чтобы проводили тебя во дворец с почетом. Что скажут, если среди ночи услышат твой голос из моих покоев?
- Клянусь, ты узник здесь! Как же ты живешь, повелитель?
- Как повелитель, - Акамие передернул плечами. - Но и то радость, что ты здесь, и мы можем поговорить. Не будешь ли ты против, если я приглашу к нам третьего? Он давний и верный свидетель моей бессонницы и моих трудов, весьма разумен и на зависть образован.
- Как тебе угодно.
- Хойре, иди к нам, - позвал Акамие, и Хойре тотчас приблизился. Давайте перенесем сюда светильники.
Оказалось, что в тени скрывался круглый столик. Между грудами белой халвы, между бугристыми гроздьями винограда, между редкостными красночревыми дынями нашелся и кувшин вина, и колотый лед подтаивал в глубокой толстостенной вазе. Пока переносили светильники, Арьян хмурился и неодобрительно косился на евнуха, с которым предстояло сидеть за столом как с равным. Акамие вроде бы не замечал, только вдруг, потянувшись за светильником, сказал ан-Реддилю почти в самое ухо:
- О моих друзьях суди по себе.
И тот смутился.
И вот они стали есть и пить, и Акамие, как заботливый хозяин, предлагал им то одно, то другое, а Хойре подливал в чаши вино. Но никак не рассеивалась неловкость, и все трое от нее страдали. Тогда Акамие сказал:
- Если мы не можем сегодня послушать песен, пусть тогда Хойре расскажет нам что-нибудь из тех историй, которые он знает.
- С радостью повинуюсь, - отставил чашу Хойре. - Не желает ли повелитель услышать историю о рыбках?
- Ты знаешь ее, Арьян? - спросил Акамие.
- Нет, повелитель.
- Тогда рассказывай, Хойре.
И они уселись удобнее и приготовились слушать, а Хойре начал так:
- В давние времена один купец увидел на базаре девушку. Ее продавали за очень низкую цену, притом что она была красива до крайности. Но из-за цены все думали, что в ней есть тайный изъян, и не брали ее. А купец, когда увидел ее, лишился сердца, и подошел, и заплатил сколько просили, и увел ее, не осведомившись, отчего так мала за нее плата.
И когда привел ее домой, возлег с нею и весьма обрадовался, найдя, что она - жемчужина несверленая. А после стал расспрашивать ее и говорить с ней, но не услышал в ответ ни единого слова. И он удивился и огорчился от этого, потому что был ласков с девушкой и окружил ее заботливыми служанками. И не прекращал навещать ее каждый день и одаривал ее подарками. Но ни слова от нее не услышал за все время.
И поручил служанкам следить за девушкой и, если заметят необычное и странное, немедленно доложить купцу. И вот ночью служанки прибежали и сказали, что девушка сидит на постели и плачет. Купец поднялся, взял одежду и побежал к девушке.
Она сидела на постели и открывала рот, как бы для того, чтобы говорить, но ни звука не вылетало из ее уст. И по щекам катились слезы.
- Так ты немая! - обрадовался купец. - А я боялся, что противен тебе. Отчего же ты раньше не дала мне этого понять? Может быть, можно помочь твоей беде? Есть у нас искусные врачи, и если их искусство может помочь тебе, считай, ты исцелена.
Но девушка заплакала еще горше, и била себя в грудь, и тряслась от плача, но ни единого звука из ее уст не услышал купец.
- А может быть, ты околдована? - спросил купец, и девушка знаками дала понять, что так и есть.