В сердце роза

А лучшая из всех бань — баня Камара, потому что из всего лучшее всех видов — у него.

Эртхиа бросил установленную плату за троих в раскрытый сундук у входа, они с Дэнешем оставили на лавке одежду, сняли с веревки полотенца, обмотали бедра и пошли к купальне. Тахин сказал: подожду вас там, — и вышел во внутренний двор, окруженный галереей, обсаженный кустами роз, вымощенный цветной плиткой. Огляделся вокруг, опустил глаза, сел на мраморные ступени и укрыл лицо в ладонях. Уйти, не предупредив, было нельзя. Так и сидел, и звонкие, и томные, и задорные голоса невольников перелетали над ним дерзкими шутками, нежными зазывными песенками.

Как же его звали? Если я даже не могу вспомнить его имени, даже не могу вспомнить, спросил ли я о его имени у продавшего мне его. Как его звали? И зачем мне это сейчас? Мало мне бед, что новую нашел: не могу вспомнить имени его. Надо, а не могу. Надо? Зачем?

— У меня баня, конечно, поменьше этой будет. Но лучше.

Эртхиа, взмотнув мокрыми кудрями, опустился на ступени слева от Тахина, не возле, а так, чтобы не задеть его случайно брызгами. Дэнеш присел рядом. Банщики подошли к ним и стали разминать им спины и плечи.

— А чем тебе эта нехороша?

— Хороша. А у меня лучше, — заупрямился Эртхиа.

— И купальня лучше?

— И купальня.

— И вода горячее?

— И вода.

— Да уж… — протянул Дэнеш. — И все лучше?

— Ну, ты мне не веришь! — запальчиво упрекнул Эртхиа. — Я говорю: лучше.

— И ароматы лучше?

— И ароматы.

— И невольники? — сощурился Дэнеш, обводя рукой дворик.

Эртхиа деловито огляделся, губы поползли в снисходительной усмешке. Да как фыркнет, засмеется, мотая головой. Хлопнул Дэнеша между лопаток, Дэнеш ответил тем же.

— На что мне? Этих мне не надо. А банщики у меня будут искуснее.

— Будут? — усмехнулся Дэнеш. — Будут?

— Ну, — не смутился Эртхиа, — я баню достраиваю, немного и осталось. Но можешь не сомневаться: это будет лучшая баня в семи частях света. Но раз ты завел речь о невольниках, то вот у моего отца видел я и получше.

— У твоего отца, — буркнул Дэнеш, — ты мог видеть только одного.

— О нем и говорить нечего! Эти вот и серьги ему подавать не годятся.

— Это верно, — сокрушенно вздохнул рядом некто с бородой до середины живота, весь облепленный мокрыми завитками, даже на лопатках у него кудрявился черный мех. — Был здесь один, а теперь и посмотреть не на что. Незачем стало к Камару ходить. Разум есть у человека? Иметь красавца, ради которого весь город к нему собирался, подобного хрусталю! — и продать. Да ни за какие деньги! Эх… Пока этот Бали здесь не появился, казалось: во всем мире нет красавцев, подобных камаровым. А теперь, как он был здесь и не стало его, нечего и ходить расстраиваться. Лучше к Заману пойти. Были уже у него? Нет? У него внутри бани особый дворик устроен и купальня в нем, а в стене потайные окошки сделаны. Туда лучшие красавицы приходят, и можно смотреть, сколько золотых не жалко.

— Смотреть? — переспросил Эртхиа. — И что с того?

— Не рабыни замановы, — понизил голос волосатый, — а вольные девушки из города. Мыться приходят.

— Это что же за паскудство? Они мыться приходят, а за ними подглядывают? Ну и мерзавец твой Заман.

— Мой не мой, мерзавец не мерзавец, а только все об этом знают, и девушки знают, походит такая с месяц в заманову баню, глядишь, и на приданое себе соберет.

— Так они продажные? А шуму-то…

— Ты сам, сын достойного отца, прости, ни его, ни твоего имени не знаю, ты сам и только ты сам поднял шум. Все об этом давно знают, и порядок у Замана строгий: смотри, сколько душа вынесет, а за стену — ни-ни. Где же видано, чтобы мужчины и женщины вместе мылись? У Замана баня, а не дом утех. Смотри, пока спину разминают, а не вынесет душа — иди, куда вздумается, места всем известны, да и у самого Замана поблизости заведение имеется, далеко идти не придется. А совсем невтерпеж — красавцы у Замана не хуже камаровых. Вот раньше, когда Бали был здесь, даже к Заману меньше ходили. А посмотри, сын достойного отца, раз уж ты не желаешь имени своего открыть, посмотри, какой малыш на тебя заглядывается. Хоть и не Бали, нет, не Бали…

— Что это за Бали такой? — поторопился Эртхиа, делая невольнику знак уйти подальше с глаз, потому что у Тахина побелели ноздри и рот вытянулся в нитку. Мальчик, оттого что на него обратили внимание, расцвел улыбкой и с готовностью взялся за узкое полотенце на бедрах, как бы собираясь распустить его. Дэнеш с тряхнул с плеч руки банщика, взял мальчишку за плечо и повел его, и скрылся в темноте проема.