В сердце роза

Сад был точно таков, каким описал его купец. Над лазоревыми сводчатыми воротами громоздились виноградные лозы, и ягоды на них были всякого вида: и красные, подобно кораллам, и черные, точно агат, и белые, как голубиные яйца. А за воротами толпились вокруг уютных лужаек грушевые, и гранатовые, и абрикосовые деревья, и сливы, и яблони с ароматными яблоками, и смоквы с красными и зелеными ягодами на ветвях, и персики, желтые как светлый янтарь и красные, и множество других видов деревьев.

Спутники расположились в беседке на одной из лужаек, и слуга, сопровождавший их, пошел разыскивать садовника, чтобы тот принес роз украсить беседку.

— Отчего ты так решил? — спросил Дэнеш, когда они, омыв руки и лица в бегущем мимо беседки ручье, уселись на покрытый восьмиугольным ковром пол беседки.

— Что решил? — повернулся к нему Эртхиа.

— Принять его приглашение.

Эртхиа пошевелил губами и бровями, издал неопределенный звук, а потом махнул рукой и заявил:

— Может быть, это последняя царская трапеза, которой мне суждено насладиться. Отчего же я буду отказываться? Знаешь ли ты аттанских купцов, Дэнеш? Сейчас ты пообедаешь так, как в жизни не обедал. Мне жаль только, что Тахин не может разделить с нами это удовольствие.

— Мне тоже жаль, — улыбнулся Тахин. — Но вот чем ты мог бы меня утешить: после трапезы в таком месте прилично было бы насладиться музыкой и стихами за чашей вина.

— Как я осмелюсь играть на этой дарне и петь в твоем присутствии? — возразил Эртхиа.

— Отчего ты превозносишь мой талант выше всякой меры? Разве ты знаешь? Это всего лишь слухи, и они преувеличены, как водится.

— У ашананшеди не бывает слухов, — сказал тогда Дэнеш. — Я точно знаю, что тебе не было равных.

— Когда это было! Теперь все иначе, и я ведь уже слышал однажды, как играет Эртхиа. Когда я подошел к вашему костру. Дарна хороша — ты ее достоин. И, как сам ты сказал, может быть, мы сидим так и празднуем в последний раз — отчего бы и ее голосу не звучать?

— Тебе не жаль, что мы берем ее с собой в опасный путь?

— Осторожность не предохранит от Судьбы.

— Хорошо, — сказал Эртхиа, опуская глаза оттого что по всему его лицу от кудрявой бороды до самых корней волос разлилась краска. — Я буду играть сегодня.

Тут явился купец, а следом за ним шли слуги, над головами несшие столики с угощениями, и так плавны были их движения, что ни из одного сосуда не выплеснулось ни капли. Купец доставил самые изысканные кушанья, какие только смог найти за столь короткое время: маринованные луковицы, грибы в уксусе, ягнячьи глаза в студне, барашка, фаршированного орехами и миндалем, рыб, жареных в оливковом масле, теперь уже не серебряных, а золотых, яблоки с сыром. Золотые длинные уджские дыни, горячие от солнца, распространяли вокруг сладостный теплый аромат, сильнее даже, чем аромат роз. Их укладывали прямо в ручей — охладиться. Эртхиа не удержался: погладил круглый бочок в серебристой короткой щетинке. После трапезы, когда не спеша пригубили сладкое темное вино из сушеного винограда, дыни вынули из ручья и обтерли мягкой тканью. Они были теперь прохладные, гладкие, как атлас, и не так щедро источали аромат, но когда их взрезали, из серебряного белого зеленоватого нутра он снова хлынул, уже иной, тонкий, влекущий.

— Нелегко нам будет с ним, — шепнул Эртхиа, кивнув в сторону Тахина, который сидел чуть поодаль от стола, положив голову на резные ярко разрисованные перила беседки, и, казалось, дремал.

— Когда человек лишен столького, ему непременно должно быть что-то дано взамен, — подумав, ответил Дэнеш. — Не представляю, что это может быть, но чем-то же он живет? Кто должен завидовать кому? Пока это нам неизвестно, изгоним и зависть и жалость из души. Он сам вызвался идти с нами. Для нас это честь.

— Правда твоя. Но мне, знаешь, ни кусок в горло, ни глоток…

— Хороши мы будем, если позволим ему это заметить.

— Что же делать?

— Привыкай.

Эртхиа передернул плечами.

— И, слушай, — еще тише сказал, — извини.

Дэнеш подумал и кивнул.

— Ты просто увел его, да?

Дэнеш не стал отвечать. Эртхиа вздохнул.

— Послушай, слава купцов, — заговорил он по-аттански, — удача своего отца, скажи, не сможешь ли ты найти нам корабль, который перевез бы нас на другой берег моря?

— Как же не могу? — с готовностью встрепенулся купец. — Как раз могу, как раз я сам нашел такой корабль, и корабельщики на нем чрезвычайно опытны, и хозяин сведущ в том, как ходят корабли по соленому морю, и знает все ветры и их перемены и знает все пути по морю, и я не в первый раз подряжаю его перевезти мой товар на ту сторону, и каждый раз все сходит благополучно.

— Погоди, — нахмурился Эртхиа, — не хвали корабельщиков, хвали Судьбу. Она ревнива, когда другим в заслугу ставят ее милости.

Тахин проснулся, поводил плечами, незаметно потягиваясь, обрадовался, что трапеза идет к концу.

— Настало время питать душу! Как сказал сказавший…

— Не ты ли? — ласково поддел Эртхиа.

— Не помню, — шуткой ответил Тахин. — Как сказал тот, кто сказал, пища нашей души — музыка и нежные стихи.