Читаем В сердце тьмы полностью

В сердце тьмы

Дэвид Аллен Дрейк , Лана Кроу , Наталья Масальская , Эрик Флинт , Ярослав Гжендович

– Возможно, ты слышишь о нем в последний раз, – сказал Брус. – И тебя бы здесь не было, когда бы не дядюшка. Не было бы ни подушек, ни девиц. Не было бы у тебя перстней на пальцах, ньямбе Н’Гома.

– Этому уже конец, – ответил Н’Гома. – Завтра здесь не будет никого, кто мог бы услышать эти приветы. Я возвращаюсь на родину. В Кебир. Н’Бени уже поехал. Конец. Не будет больше дел с дядюшкой Тигром.

– Что с тобой происходит, ньямбе Н’Гома? – спросил Брус. – Хочешь уехать, хотя Нахильгил еще стоит? Хотя во Внешнем Круге покупают меру дурры за меру золота? Я тебя не узнаю.

– Ничего странного, если ты совершенно меня не знаешь, родственник Тигра. Зачем золото тому, у кого в черепе торчит гвоздь? У меня уши длиннее, чем у многих. Я слышу, что ночами говорят ваши барабаны. Слушаю песни о бинлике пустынной пехоты и о двух бинхонах колесниц, которые идут сюда из Саурагара. Не может быть поселения, в котором Кодекс Земли распространяется лишь на главную площадь. Архиматрона желает выйти из своей башни. Уркахан утратил терпение и не желает править только площадью. Не будет больше никаких путешествий в Ярмаканду. Путь будет закрыт. Люди окажутся разделены и отосланы туда, где они необходимы Праматери. Некоторые – прямиком в ее святое лоно или в пещеры под башней. Остальные – в священный зной на пашне. Все сделается единым. Как полагаешь, те, кто ожидает чудо в палатках вокруг города, не знают об этом? Многие прекратили закупать провиант, воду и бактрианов, поскольку знают, что уже не успеют. Колесницы быстры, а косы не знают пощады. Покупают лишь амбрию, причем самую крепкую. А в трубки набивают уже не бакхун, но черную смолу снов. Уже кружат улицами, как ошалевшие звери в гон. Они знают. Только боятся признаться самим себе. Я должен был уехать. Провел здесь последнюю ночь, прощаясь с моими девочками. Я дал им свободу, что уж теперь. Праматерь и так их освободит. Она всех освобождает. Знаешь, сколько ушло? Ни одна. Но многие нынче ночью выпили воду онемения. Уходят в ночь.

– …И не желают просыпаться. Я тоже ухожу, лишь выпью последний глоток пальмового вина, докурю трубку и проглочу отвар. Если бы ты прибыл, когда солнце встало на три пальца, меня уже не было бы. Я прощаюсь с Амитраем. В последний раз взгляну – и меня поглотит пустыня, так же, как ранее выплюнула. Мне жаль. Я оставил свой чудесный дом и сад; здесь, вокруг меня, засыпают мои девицы. Жаль. Это были хорошие годы. Я собрал столько хороших вещей, а теперь все превращается в грязную соль. Олимвенгу усури. Знаешь что? Мне жаль и дядюшку Тигра. Я исполню его последнюю просьбу.

– Ужасно много слов, – сказал Брус. – Тебе придется снова привыкать к кебирийской сдержанности. Дядюшка Тигр просит, чтобы ты принял шесть человек и отправился с ними путем соли в страну людей-медведей. Туда, куда ходят твои караваны.

– Для умирающего у дядюшки Тигра прекрасный слух. Я говорил, что возвращаюсь домой. И что я из Гомбаны. Там все говорят много и красочно.

– Дядюшка Тигр знает, что ты умен. Зачем кому-то в Кебире столько грязной соли? Всякий знает, что ты продал все. Ты не пошел бы южным путем, который перерезают сейчас колесницы «Змеиного». Люди-медведи заплатят тебе за соль и кожи каменных волов больше, чем стоит все твое имущество. Ты желаешь отправиться за Эрг Конца Мира. Ты – лучший из мореходов пустыни, какого знал этот мир. Мне известно, что у тебя есть собственный путь на юг, вдали от колесниц. Там, куда никто не заходит. Так возьми на шесть воинов больше. Ведь твоих племянников не хватит для охраны, а кроме них никто не пожелает идти за эрг. Лишь мы. Ты знаешь, сколько бы в спокойные времена взяли с тебя шесть настоящих следопытов? А нынче ты можешь получить нас задаром.

– Умеете ездить на орнипантах? Перенесете жару, от которой тают камни? Если да, я согласен. Но выдвигаемся сейчас. Едва лишь я выпью последнюю каплю вина, обниму последнюю наложницу и уроню последнюю слезу. Подождите в саду. Позвольте мне попрощаться с Амитраем.