В сердце тьмы

– Оружие можем держать на виду, так даже лучше, – объяснял Бенкей. – Обвесимся всем, что у нас есть, и сразу станем уважаемыми людьми. За границами главной площади в городе полно бандитов. Споры решаются ножом, порядок царит лишь там, где много вооруженных людей. Всякий ходит здесь, как минимум, с палицей. Но из-за этого торговля идет во весь опор, можно курить бакхун, можно напиться амбрии и играть в кости. Есть даже веселые девушки, торгующие жаром лона. Можно здесь все. Даже лучше, чем при императоре. Чудесный город. Главное – не лезть на главную площадь и улицы рядом. Там стоят флажки Матери – и там пусто, лысо, страшно.

– Он потянул меня в дом утех, – перебил амитрая Брус. – Словно на прощание с этой страной необходимо подцепить стыдную болезнь. Те шлюшки выглядели как призраки урочища.

– Если бы я знал, что у тебя все отвалилось от старости, не просил бы. В пустыне станешь трахать бактрианов и свой бурдюк.

Мы достали из вьюков все наше убийственное железо, какое сумели найти, и поехали в город, выглядя словно банда мародеров. Оружие мы приторочили так, как это делают разбойники и бунтовщики. Как можно более свободно и удобно: на спине, на плече, около лодыжки или за поясом, абы не так, как носят в армии. Еще мы проследили, чтобы каждый был не похож на остальных.

Собиравшиеся уходить южным путем окружали город широким кругом. Везде стояли шалаши и палатки, десятки возов и повозок; за кривыми каменными стеночками лежали, сбившись в кучу, худые уродливые бактрианы; самые разнообразные товары раскладывали прямо вдоль дороги на матах. У источника под городом, походившего нынче на болотистое озерцо, толклось немало людей, то и дело вспыхивали драки. Некогда вокруг источников стоял пустынный сад. Шумели кусты и деревья, журчали ручьи. Цвели цветы, росли плоды и овощи. Теперь же все было сожрано и сорвано, а то, что в пищу не годилось, – сломано, вытоптано и порублено на топливо. Пустынный сад превратился в пустыню, покрытую рассохшейся грязью, где торчали сухие стволы и сломанные ветки. Казалось, большая часть людей день напролет занята тем, что либо добывает воду, либо ее носит. Везде сновали толпы с самыми разными сосудами – кувшинами, тыквами и ведрами. И никому не мешало, что в пруду плавали два трупа.

Как и говорил Бенкей, при виде нашего арсенала толпа расступалась, пусть и не до конца. Отовсюду к нам тянули тонкие, будто сухие ветки, руки те, кто голодал. Руки сжимали нищенские миски, а порой хватали за одежду и конскую упряжь. Мы ехали среди крика и воплей тех, кому уже было все едино, кто много дней ел лишь отчаяние и запивал его песком.

Ехали мы молча. Я смотрел в преисполненные отчаянием глаза женщин и детей, и тогда вернулось ко мне чувство, которое Ремень называл «императорским стыдом». Что-то говорило мне, что я должен дать этим людям еду. Я потянулся к сумам, тогда Брус внезапно въехал между мной и голодающими и оттолкнул моего коня своим.

– Прекрати! – прошипел он едва слышно в общем шуме. – Они голодают не из-за тебя, а ты сумеешь накормить едва ли и пару из них. Если покажешь, что раздаешь еду, они разорвут нас на куски. Раздашь все и обречешь себя на смерть. Что будешь есть на пустошах Конца Света? Камни? Взгляни, сколько их! И чем лучше те из них, что сумеют к тебе протолкнуться?

Я промолчал.

Я уже не был императором. Не мог прислать сюда армию, окружить источники и привезти повозки дурры. У меня самого была едва ли горсточка провианта, который ничего не сумел бы здесь изменить: самое большее, кто послабее, получит ножом в бок из-за полоски мяса или куска сыра. Эти люди убегали из страны Праматери. Убегали от кружки воды и миски каши, которые должны были бы там получать от доброты пророчицы. Предпочитали голодать, продавать остатки своих богатств, кладя бесценную посуду и украшения вместе с сапогами и плащами на истрепанные маты, а потом отправляться вглубь пустыни. Только бы подальше. Только бы куда-нибудь в другое место, где не слыхать зова Красных Башен.

Я старался не смотреть им в глаза.

Было так, как говорил Брус. Я привык, хотя часть моего сердца умерла. Окаменела.

– Нынче здесь нет большего богатства, чем дурра, сушеная козлятина, каша или фасоль, – сказал Бенкей. – Золото здесь ничего не значит, как и достоинство. Ты можешь иметь девицу высокого рода за буханку хлеба или меру дурры. За вяленый сыр – даже двух сразу. Негодяи играют в кости на куски хлеба с тем же успехом, что и на золотые шекли. Важно лишь то, с чем можно оправиться в пустыню. Тот, у кого найдутся припасы и два бактриана, может стать богачом. Но что с того, если позже Храм все отберет? При императоре в пустыне были почтовые станции, колодцы, где давали дармовую воду и где можно было купить припасы, там даже стояло несколько корчем. Теперь ничего этого нет. Только каменистый путь на юг да руины.