В середине века

А теперь рассказ Михаила Александровича Островского, бывшего полпреда в Румынии, а в начале сороковых годов — средненького экономиста на ТЭЦ, желчного, больного и — мне казалось — не очень далекого человека.

Кажется, в 1938 году Островский и его жена выехали из Бухареста на прогулку. Навстречу, по левой стороне, мчалась одноместная спортивная машина. Островский успел увернуться от прямого тарана, но столкновение произошло, и водителя спортивной машины выбросило на обочину. Островский выскочил, чтоб помочь и обругать лихача, и вдруг узнал в нем пятнадцатилетнего — примерно — наследника престола Михая.

В мозгу Островского мгновенно вспыхнули полуметровые заголовки буржуазных газет: «Большевистский эмиссар пытался раздавить своей огромной машиной крохотный автомобиль наследника престола! Коммунисты переходят к индивидуальному террору!» Он несколько успокоился, увидев, что смелый мальчик не пострадал.

Между ними произошел быстрый обмен репликами.

— Ваше высочество, наследнику престола надо знать правила движения в своей стране!

— А послу иностранной державы надо знать прерогативы наследника престола страны, в которой он аккредитован: мой отец и я одни имеем право ехать по любой стороне улицы.

Островский попросил Михая не придавать огласке неприятный инцидент, и тот укатил. Прогулка для Островского была испорчена.

А через несколько дней Островского затребовали в Москву. Ему показалось, что вызов связан с несчастным столкновением. Он уехал с тяжелым чувством. Один за другим пропадали полпреды: Карахан[54], Юренев[55], Раковский[56], Крестинский[57], Довгалевский[58] — черт знает, что могут ему предъявить в Кремле. Он думал о том, что ему собираются шить обвинение в попытке спровоцировать разрыв Румынии с Советским Союзом.

В Кремле, по дороге к Сталину, он встретил старого друга — Ворошилова. Они перекинулись двумя-тремя быстрыми словами.

— Зачем тебя вызывает товарищ Сталин, Миша?

— Понятия не имею. Ты член политбюро, ты должен знать.

— Нет, я не знаю. Вот что, Миша. Будешь возвращаться, зайди ко мне или позвони, что за разговор… Ты понимаешь, я тревожусь.

— Я тоже тревожусь, Клим. Обязательно сообщу.

Сталин встретил Островского очень приветливо, задал вопросы о позиции Румынии в чехословацких делах, о короле Кароле, «железной гвардии», а потом спросил:

— Как по-вашему, товарищ Островский, какой дипломатический пост в иностранной столице вы считаете сейчас самым важным?

— По-моему, полпредство в Лондоне, товарищ Сталин.

— Я тоже так думаю. Англия в современной сложной обстановке играет решающую роль. От ее позиции зависит, будет или нет война в Европе. Майскому[59] одному трудно. Как бы отнеслись к тому, чтобы пойти к нему в помощники?

— Товарищ Сталин! Это высочайшая честь для меня как дипломата! Могу только мечтать о такой должности.

— Очень хорошо. Я поставлю этот вопрос в политбюро. Можете отдыхать, товарищ Островский.

Островский убрался, не чуя под собой ног. Он забежал к Ворошилову и поделился с ним своей радостью. Ворошилов захохотал и ударил его по плечу, от души поздравляя.

Возвратившись домой — очень поздно, так как Сталин принял его ночью — Островский сообщил жене о предстоящем крупном повышении. Ликуя, они строили планы жизни в Лондоне, забыв о сне. В разгар их беседы появилась группа гавриков с наганами и взяли Островского за шкирку. Во время обыска он успел шепнуть жене:

— Тут какое-то недоразумение. Ежов, наверное, не знает о решении товарища Сталина. Созвонись завтра с Климом, пусть он сообщит Иосифу Виссарионовичу о самоуправстве НКВД.

Ей удалось связаться с Ворошиловым по телефону. Тот пообещал выяснить, что произошло и — по возможности — помочь. А еще через два дня ей позвонили. Незнакомый голос сказал:

— Я говорю из автомата. Приходите сегодня в Сокольники, на аллею около оркестра. К вам в восемь подойдет человек в плаще с капюшоном. Пойдите с ним, не задавая вопросов, он сам скажет, что с вашим мужем. Будьте осторожны, за вами могут следить.

Она выполнила это указание, как будто взятое из стандартного шпионского романа, в точности. В прошедшем мимо нее человеке в плаще она узнала сына Ворошилова. Когда они отошли достаточно далеко от прогуливающихся, он сказал:

— Отец просил передать, что он не знает, в чем обвиняется Михаил Александрович, и ничем не может ему помочь. Вам, возможно, дадут свидание с мужем. Попросите его ни в каких выражениях не упоминать о папе, не говорить, что они друзья — вы меня понимаете? А ему передайте, что в тот день, когда это станет возможно, папа немедленно позаботится о нем. Никому не сообщайте о нашем свидании.

Я слушал рассказы Островского — и этот, и другие — с недоверием. Слишком уж мелким детективом отдавало от того, что мне представлялось грандиозной трагедией!

Но через две-три недели после смерти Сталина Островского освободили и увезли в Москву. Это, кажется, было чуть ли не первое освобождение в Норильске, первая ласточка того, что было потом названо «поздним реабилитансом». Невольно веришь…

Медицина и политическая борьба