В середине века

Сахновский задумался. Он задумывался нечасто, но прочно — всем телом, не одним лицом. У него деревенели руки, гасли глаза. Он цепенел, стараясь попасть в недававшуюся мысль. Так, подавленный, и сидел до приказа об оправке. Тут он засуетился, показывая, кому нести в уборную наполненную до краев парашу, и весь день уже был обычным — живым, насмешливым, язвительным.

4

Вторым, уже под вечер, впихнули грузного человека в кожаном пальто, по всему видать — из начальства. Он был ошеломлен и растерян до того, что не мог ни шагнуть, ни сесть. У новенького посерело лицо и затряслись губы, когда с трех сторон в него впились диковато-любопытные глаза, сумрачно поблескивающие на заросших арестантских лицах. Он молча притулился к стене, чуть не вдавился в нее. От запаха параши и трех десятков немытых тел его стало тошнить. Многих, неожиданно брошенных с воли в переполненные камеры, рвало.

Сахновский, умело ступая между развалившимися на полу, подобрался к новому и разъяснил, что надо делать.

— Не волнуйтесь, здесь такие же люди, как вы. А что рожи страшные — тюрьма! И у вас через месяц-другой будет не лучше. Фамилия? Должность? Давно сграбастали?

— Петриков, — ответил грузный. — Директор машиностроительного завода. Взяли из кабинета. Сказали: выйдите на минуточку, и вот сюда.

— Минуточка, по-ихнему, лет десять, а то и пятнадцать. Допрос был?

— Анкету заполняли, проверили документы, обыскали…

— Романа, стало быть, еще не писали?

— Простите, не понимаю…

— Ладно, скоро поймете. Меня зовут Сахновский, я помощник нашего старосты. Вам пока придется приткнуться на полу у дверей, нары предоставляются по мере накопления тюремного стаже. Недели две помучаетесь в общей куче, а потом в полное удовольствие, как в гостинице, вдвоем на коечке — валетом. Вопросы есть?

Петриков подумал и спросил:

— Вы сказали, что помощник старосты. Могу я узнать, кто староста?

— Староста у нас вон тот, полный, видите? Мартынов Алексей Федорович, авиаконструктор. Слыхали о таком?

— Еще бы! — с уважением сказал Петриков. — Кто же не знает — знаменитость! Неужто и его тоже?.. Вот не ожидал — здесь познакомиться! Такая, можно сказать, фигура!

— Говорю вам, народ как народ — люди… Еще порадуетесь, что попали к нам. Садитесь и отдыхайте, пока не вызвали на допрос.

Сахновский возвратился к Мартынову и присел рядом.

— Напрасно не подошли, — сказал он. — От этого директора духами несет — роскошь! Хоть бы подышали старыми запахами.

— Лицо у него нехорошее, — отозвался Мартынов. — Холеное, самодовольное…

— Рожа не первого сорта. Да ведь человек не только из рожи состоит.

Мартынов поднялся.

— Подойти надо. Он, конечно, осведомлен, что происходит в мире.

Петриков, усевшись на полу, с охотой рассказывал политические новости. Комедия невмешательства в испанские дела продолжается, Франко постепенно заглатывает Испанию. Гитлер сожрал Австрию, теперь точит зубы на Чехословакию — видимо, со дня на день отхватит у чехов солидный кусище. В газетах пишут, что у него появились сверхмощные самолеты, так и формулируется: «Гитлер над Европой». По всему — большая война на носу.

Мартынов лежал с Сахновским валетом на одних нарах. Ночью становилось так душно, что некоторые просыпались от учащенной толкотни пульса. Сахновский, проснувшись за полночь, заметил, что Мартынов не спит. Он окликнул старосту:

— О чем, Алексей Федорыч?

— Да так, — сказал Мартынов. Он заложил руки за голову и задумчиво смотрел на низенький грязный потолок. — Надо бы нам по-научному определить вонь в камере. Я придумываю математические единицы для оценки духоты атмосферы…

Сахновский сел около Мартынова, постаравшись не задеть ногой лежащего под нарой новичка.

— А если по-серьезному, Алексей Федорыч?

— Немцы заканчивают программу реконструкции воздушного флота, — сумрачно сказал Мартынов. — Слышали от этого директора о сверхмощных самолетах? Я и без него кое-что знаю об их программе — истребители, не имеющие себе равных, пикирующие бомбардировщики, скоростные тяжелые бомбовозы… Со всей немецкой основательностью, с отнюдь не немецкой спешкой — понимаете? А у нас — новые конструкции недоработаны, на ведущем заводе слизывают американские «Нортропы»… А если завтра война? Я спрашиваю: если завтра война? Мессершмитт день и ночь над чертежами, а я скоро год припухаю в тюрьме!

Сахновский, помолчав, спросил:

— Ну, а помощники ваши? Не все же взяты?

— Не все, конечно. Но (простите, если самонадеянно) помощник — он и есть помощник… Я говорю лишь о своем конструкторском бюро, Иван Юрьевич, не знаю, как в других. Правда, есть у нас Ларионов, светлая голова, энергия, напористость… Одно то и утешает, что он на воле и, как может, старается меня заменить. Да ведь вместе мы больше бы сделали! И потом — я всего, на что он способен, не совершу, ну, и он меня полностью не заменит… У него — свое, я тоже — сам.

— Вы в заявлении правительству не писали об этом?