В сетях интриги. Дилогия

— Навеки искалечили… На дыбе трясли, рученьки белы выворачивали… хлестали по чём попало без памяти… вот… и глаза нетути… и вот… рубцы… И огнём пытали, о-о-о-х, и поминать то жутко!.. Отбили нутро, окаянные. Мало меня — доченьку мою, девчоночку, на моих очах запытали… Все правды доведывалися… Вот, белая я стала в два денёчка, как на пытке побывала у извергов… — сдёргивая платок, сказала она.

Седые волосы с редкими чёрными прядями рассыпались по худым, вздрагивающим плечам полубезумной женщины. Всё тише звучала её неумолчная жалоба:

— Доченьку… малую на очах моих зареза-а-а-ли… О-о-ох.

С тихими стонами снова ушла она в свой угол, словно потонула во тьме, там царящей.

— Да што ты?.. За што? Экая жалостная… болезная… Про што пытали вас? — обступили со всех сторон бабу участливые люди.

— За што?.. Не ведаю… Сама не ведаю.

— Да хто ты сама-то, бабочка?..

— Дворовые мы… Волынских были… Може, слышали? — совсем устало, не громко прозвучал ответ бабёнки. Словно в порыве она истощила последние силы и её потянуло к дремоте.

— Как не слыхать?.. Известные бояре… Большой господин был! — послышались отклики. — Министер, да наш, русский… Вот ево немец, Бирон, и слопал!..

— Мы ихние! — безучастно продолжала пояснять женщина. — Всю дворню, почитай, взяли… Я при господах была. И меня повели. Все допытаться хотели. А чево — и посейчас в толк не возьму!.. Наше ль дело, што господа промеж собой творят!.. Язык мне резать хотели, чтобы молчала про пытку… Да потом отпустили уж, за околицу вывезли, сюды и ворочаться не велели. А куды мне, калеке… У нас бедно. Хлеба и не родило. Тута хошь Христовой милостынькой пропитаюся… Да маяться мне и недолго… Все доченьку забыть не могу… Ма-а-ахонька… девятый годок ей-то пошёл… Её за што!.. Злодеи… ироды треклятые!.. За што!

Истерические рыдания потрясли её изломанное тело. Упав ничком, она вся колотилась о грязные доски пола. Несколько участливых рук поспешили её схватить, не давая ей слишком сильно биться в этом диком припадке неудержимой скорби.

— Вот, слышали! — скрипнув от злости зубами, кинул толпе словно вызов Толстов, с которого и хмель даже весь сошёл. — Слышали!.. У-у-у!.. Да штобы я таким кровопийцам присягу принял!.. Ни в жисть!.. Пропадай все… Однова погибать, всё едино!.. К дьяволу на рога немца-правителя!.. Вот!..

Он стукнул кулаком по столу и грузно сел, словно ожидая, что сейчас придут и заставят его принимать присягу Бирону.

— Оно, вестимо, ладно бы, кабы свой был хто управитель, оно все бы полегше было! — негромко раздалось из мужицкого угла, словно кто вздохнул там этими словами.

— Хто бы ни был, да не тот, хто ныне… Антихрист… губитель! — откликнулся голос из группы гвардейцев.

— А слыхали вы ль, детушки, што я вам скажу! — зорко озираясь, снова таинственно повёл свою еткую речь старик-землекоп. — Только… не выдайте вы старика!.. Неохота на старости-то лет на дыбе висеть… Жисть кончить без хрестьянского утешения… от руки табашников, детей антихриста…

— Толкуй, слышь! Не выдадим! — решительно зазвучали голоса. — Сказывай без опаски. Чай, хрест у нас на шее у всех… Толкуй, старина…

— С Яику алибо с Дону вести дошли… У-у-у какие! — ещё таинственнее повёл старик. — Слышь, ровно бы не помер… он…

— Хто?.. Хто?.. Про ково ты, дед?.. Ужли про… нево? Про батюшку! — отовсюду понеслись встревоженные, напряжённые голоса.

Все, кто сидел, встали, толпа сгрудилась вокруг старика, который сидел, словно не решаясь: говорить дальше или нет?

— Мудреный ты старикан! — обратился к нему парень-запевала. — Мы сами с Яику… Про ково тут нам намекиваешь?.. Ужли про батюшку нашево…

— Про Степана Тимофеича, што ли! — подхватили голоса парней, товарищей запевалы.

— Не… Подымай выше! — многозначительно отозвался старик. — Про тово, ково, слыхать, немцы же извести хотели, потому ен за старую веру стоял… Русь пытался повести дедовским обычаем… Во-от! Понял!..

— Чево петли метать, прямо надо сказывать! — отрезал запевала. — Вишь, рты-то все, ровно курятники, пораскрывали, а смыслу нету. Про батюшку царя, про Лексея Петровича, видно, толкует старина. Верное ево слово. Пошли вести. И мы слыхивали… От таких людей, што сами ево, батюшку, видывали… И знаки ево царские, орлы двоеглавые на грудях у нево оглядывали… Сюды собирается, слышь, и силу созывает ратную… Вот тогда бы… Как скажете, робята?.. Ужли за им да не пойти?!

— Пусть бы дал Господь! — обрадовались голоса крестьян-землекопов и пригородных поселян. — Тогда бы што уж!.. Вестимо, дому хозяина надоть. Какое стадо без пастуха!.. Ежели только все заодно станем. Розни не будет в ту пору… Вестимое дело!..

— Вот, вот! Зашатался мир ноне… Разбрелись овцы без пастыря хто куды! — снова подал голос старик-начётчик… — Оттого и забрали силу над нами лиходеи. Дружно надоть, детушки, робятушки… Ровно сдунем — сметём семя бусурманское со святой Руси!.. А ты… чаво тута трёшься? — неожиданно обратился он к Жилю, внимательно ловившему общие толки. — Вон ступай, чужова стада баран. Гони ево, братцы. По душам и можно буде потолковать в ту пору…