В сетях интриги. Дилогия

— По душам, верно! Немцев — к черту! — снова своё объявил Толстов, нетерпеливо слушавший препирательства стариков. — Биронов всех с Лепольдятами выслать подале, штобы и не пахло ими на Руси… А иных немцев — камень на шею да в воду!.. Холуёв, казнокрадов, мучителев наших!..

— Верно! Виват ампиратор Иван Онтонович! — подхватили дружно в одном конце.

— Ну, кой там ляд, Иван Онтоныч! — откликнулись другие. — Ещё жива матушка наша… На многи годы пускай государит Анна Ивановна!.. Ампиратрица наша…

— Бога побойтесь!.. Бога надо помнить! — возбуждённо, разом загалдели крестьяне-землекопы и парни-певуны со стариком-начётчиком во главе. — Чать, и вы от сохи, братцы, от хрестьянства взяты, хоша и шинели на вас серые!.. Свово нам надо царя… Лексей Петрович — ен нам главнее всех!.. Пусть бы проявился… И нам, и вам добро буде!..

— Ну, проваливайте, мужичье сиволапое! — донеслось из третьего угла. — Цыц, вы, грешневики вонючие!.. Нас учить вздумали!.. Есть у нас настоящая наследница царству… Лисавета, матушка царевна… на многая лета вива-а-а-ат!..

— Врёшь, крупа! — оборвали этот клич ещё новые голоса. — Баб нам не надоть на царстве… Буде! Натерпелись от них вдосталь!.. Петра Фёдорыч Голштынский — прямой государь… Ему многа-ая лета!.. Ур-ра!..

— Цыц вы сами, сиволдаи! — озлились солдаты, хватаясь за тесаки. — Заткните глотки-те… Не то… видели… Нюхайте, чем пахнет!.. Плашмя начнём молотить — и то на мякину вас развеем!.. Туды же: «многая лета!..» Хто вас спросит в таком деле, как на царство поставление!.. Искони наше солдатство эти дела решало…

— Не пужай больно, не малолетки! — злобно и глумливо в то же время огрызнулись парни. — А энто видел!..

В руках у парней и мужиков заблестели топоры, молотки, косы, снятые с рукоятей… Иные взмахнули над головой тяжёлыми табуретами, словно пёрышко подхватив их с земли…

— Мы тоже не с голым рукам! — вызывающе кричали теперь мужики. — Ишь, баре какие… крупа гнилая!.. «Мы-ста да мы-ста»!.. Подань, тягло, поборы всяки небось с нас дерут!.. Доимки с солдатни, што ль, выколачивают!.. Небось на готовых хлебах пухнете да треск пущаете… А мы и слова не скажи… живоглоты питерские, не воинство вы Христово! Да мы не испужались!..

— Хамье!.. Дуболомы!.. — отругивались теперь солдаты, слившись в одну кучу с матросами, потому что численный перевес был на стороне мужиков. Свою рознь они отложили на другое время, а теперь решили проучить «галманов-гречкосеев» за неуважение к мундиру.

— Мы за веру, государя, отечество кровь проливаем! — наступая на крестьян, волновались солдаты и моряки. — Вашу же землю бережём… Наше и дело по царству касаемое… А вам — зась!.. Вон из избы, коли больно ершиться стали!.. Всех перекрошим, собаки кургузые!..

— Не больно лайтесь, кобели бездомные! — не поддаваясь, стоя тёмной стеной, отругивались мужики. — Табашники… Ироды… Антихристовы дети!.. Мы, коли разойдёмся, на муку вас изотрём!.. Руби, коли смеешь… Тронь!.. Тронь!.. Ну-ка… Ну!..

Двое-трое из парней, как всегда бывает, если идут стена на стену, выдвинулись вперёд, поталкивая плечом ближайших из противников… Лихо замахивались над головой, но проносили мимо удар, ожидая первого нападения с той стороны, чтобы чувствовать за собою больше правоты в дальнейшей схватке.

— Братцы!.. Помилосердствуйте! — вдруг благим матом завопил Арсентьич, врезаясь в самую гущу, где уже готово было вспыхнуть побоище. — Не загубите вконец!.. Харчевню мне прикроют… Всево лишуся… Баба больная, детишек куча… На улицу идите, тамо хошь режьте друг дружку… Тута драки не затевайте!..

— Прочь!.. Не суйся! — отшвырнули его грубые солдатские руки. — Раней бы глядел… Мужичья бы поменей к себе пускал, коли солдатство в твою нору жалует.

Арсентьич, умолкнув, кинулся к дверям и остановился там в нерешимости: звать ли скорее самому патрульных солдат себе на помощь или выжидать, что будет дальше.

В этот самый миг какой-то худой, растрёпанный мужичонка в лохмотьях, имеющий вид юродивого, блаженного Христа ради, пользуясь мгновенным затишьем, протиснулся между двумя стенками, нелепо размахивая тощими руками над головой и по-бабьи выкликая:

— Стой, братцы!.. Пожди… Послухай, што я вам скажу… И спору не буде… Меня послухайте!..

— Прочь, чумовой! — отмахнулся от него передний из солдат, и мужичонка, едва не упав, навалился на толпу парней.

Оттуда, наоборот, раздались сочувственные голоса. Несколько рук поддержали блаженного.

— Не трожь ево!.. Пусть скажет своё…

— Може, и вправду дело знает… Сказывай, дядя…

— Што слухать дурака! — возмущались солдаты и матросы. — Видно, и сами вы юродивые…

— Тише, черти… слухать дайте! — покрыл общий гул чей-то густой, могучий выклик. Гомон немного затих.

А тощий, блаженного вида мужик, словно и не заметив удара, от которого едва устоял на ногах, продолжал махать руками и слезливо, на высоких нотах выкликал:

— Братцы, опамятуйтесь… Што зря кровь проливати!.. Бог не велел!.. Ещё дозор набегать… всех заберёт. Уж никого тамо не помилуют… А вы…