В сетях Твоих

Стало быстро смеркаться, и никаких сил не было, чтобы идти обратно. Совсем рядом журчал большой ручей, впадающий в море. На берегу его стояла заброшенная, обгоревшая то ли изба, то ли баня, без крыши, окон и дверей. Была она черная и страшноватая, как незнакомая древняя старуха, бредущая по дороге из неизвестного края. И лишь подойдя поближе, они ощутили тяжелую надежность морщинистых, годами и ветрами изрезанных стен, умную хватку друг за друга толстых бревен и не чуждый ласковой внимательности выбор места. Мягкий берег ручья был усеян звериными следами – лосиные он узнал сразу, большие собачьи показывать никому не стал. Развели костер прямо внутри сруба. Уже в густых сумерках, ощущая на спине быстрых и проворных мурашек, он быстро нарезал лапника, устелил им угол избы. Ребенок быстро и доверчиво заснул, не доев бутерброд. А взрослые сели около костра, открыв единственную банку и бездумную бутылку. Дым бесплотным водоворотом крутился внутри сруба, ел глаза и выгонял мошку. Они молча сидели и отхлебывали по очереди из горлышка. Он знал, о чем думала она. О мужском предательстве, о нелегкой женской доле, о прочих подобных вещах, которые давно названы и определены определениями, а потому неполны, ложны, неискренни. Он знал, что сегодня она будет плакать, и бояться, и говорить злые, резкие слова, строить обвинения и находить горькую радость в своем отчаянье. Он знал, что это нужно ей сейчас, и потому молчал. Ведь никак было не объяснить другому человеку – независимо от затверженных норм и правил, заученных мыслей и уверованных обрядов, – вокруг расстилается северная ночь позднего лета, и Белое море уже раскинуло свои ласковые сети, в которых запутываешься навсегда, потому что зависимость от этих мест делает тебя сильным и свободным. Потому что эта ширь, этот воздух, эти древние деревья дают тебе право самому решать, думать, чувствовать, словно ты первый на земле человек, и тебе не за что прятаться в своих ошибках, заблуждениях и открытиях. И каждый дошедший сюда берет это право или отворачивается в испуге, пытаясь после оправдаться нелетной ли погодой, нехоженностью ли троп.

Он сидел и смотрел, как в слезах, но с успокоенным уже лицом заснула первая в мире женщина и рядом сладко посапывал первый в мире и самый мудрый из живых – ребенок. Он смотрел на них и допивал упругую жидкость, а вокруг избушки, хрустя ветками, бродила какая-то лесная доброта. Утром море бросило в них злобный ветер и холодный осенний дождь. Там, где познаешь хоть маленькую толику истины, нельзя оставаться надолго – вместить всю не хватит души, а приоткрывшей ее ничего не известно про добро и зло. Утром у него распухло колено, и он еле шел через нахмуренный лес, опираясь на скользкий, словно дохлая рыба, самодельный костыль. Утром гора, в которую они полезли, чтобы сократить путь, стала высотой с Килиманджаро. Утром, посреди гнилого, ржавого болота мягко спустились отчаянье и бессилие. И когда он готов был проиграть – среди деревьев вдруг ярко сверкнула дорога. Там очень красивые дороги, из розового, нежного цвета камня. Там красивые дороги…

Где дорога есть свидетельство человечьих побед, там прихотливая, робкая тропа показывает общную, любовную зависимость друг от друга, брат от брата, лес от леса. Старательно обходя мельчайшие препятствия, она неуклонно проскальзывает сквозь самые лесные места, и по изменчивым изгибам ее сразу видно, куда тянул человека, другого, третьего, – до прелести природной жадный взор. Но мне было мало пустых и ярких обещаний. Подхлестываемый странным, каким-то утробно земляным, грибным запахом, я все быстрее шел вперед, и бесплатное зрительное наслаждение все больше сменялось охотничьим азартом. Дальше всего грибное собирание отстоит от убийства, которое неизменно присутствует при всех других видах общения человека с лесом. Даже ломание березовых для веников ветвей, даже сокоточивый сбор ягод несут в себе немалую толику разрушения. Срезая же гриб, этот странный пришелец из иного царства пенициллинов и прочих плесеней, ты как будто дружишься сразу с ним и берешь в попутчики в своем путешествии по привычному тебе миру.