В шесть тридцать по токийскому времени

Я никогда не видел улицы Дайрена такими тревожно пустынными: ни реклам, ни фонарей, ни единого светлого пятнышка. И конечно, ни души. Понятно, военное время, комендантский час. Но патрули могли бы быть. Могли бы остановить машину, спросить: куда, зачем? Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь остановил нас или хотя бы проводил взглядом, и потом, когда наступило бы время и любопытные люди поинтересовались нашей судьбой, назвал бы улицу, по которой мы проезжали, покидая город, вспомнил бы час и минуту. Мы исчезали. Навсегда. В этом я был уверен. Я прощался с Дайреном. Пусть он не был моей родиной, но он назывался по-японски…

Мы долго кружили по ночному городу. Будто Янагита нарочно петлял, сбивая кого-то со следа, или осуществлял свой хитроумный план. Как потом оказалось, мы просто не могли выбраться прямой дорогой к порту — ее уже перекрыли русские, поэтому приходилось окольными путями выбираться из Дайрена.

Уже рассвело, когда машина наконец достигла окраины. Впереди тянулась серая лента шоссе, еще покрытая тенью, и за ней — море.

— Мы ищем советское командование… — сказал генерал.

Первый раз в эту ночь я услышал голос Янагиты. Он был незнакомым, словно говорил совсем другой человек. Это меня поразило. И еще поразили слова «мы ищем советское командование». Значит, сдаемся в плен. Янагита переменил свое решение. Можно ли этому верить?

Машина выбралась на шоссе и сразу стремительно ринулась вперед. Ветер зашумел в бесчисленных щелях брезентового покрытия. И тут снова я услышал голос Янагиты. Как прежде, спокойный, жесткий, со злобинкой.

— …если спросит русский патруль… — Он просто закончил фразу, которая меня удивила вначале. — Вы ответите патрулю, — подчеркнул Янагита. — Я русского языка не знаю. Запомните — не знаю!

Я запомнил. Янагита — нет.

Не проехали мы и километра в сторону залива, как на шоссе возник, словно вырос из-под земли, русский автоматчик:

— Стой!

Тормоза дико взвизгнули, и машина замерла. Я едва не ткнулся лбом в спину шефа.

Тяжело, вразвалку к нам подошел автоматчик и, небрежно козырнув, сказал:

— Нельзя!

Чтобы мы поняли, повел ладонью влево и вправо. Это означало, что двигаться по шоссе запрещено. Нам, японцам, естественно.

Янагита сдержался бы, не окажись перед его глазами огромная ладонь, двигающаяся влево и вправо. А тут не сумел

— Я еще никогда в жизни не видел, чтобы солдат задерживал генерала.

Автоматчик пожал широкими, массивными плечами. Сказал, извиняясь:

— Война…

Нам надо было сдаться этому солдату и закончить разом все, и войну в том числе. Или повернуть назад, в город, еще куда-нибудь повернуть, если это «куда-нибудь» совпадало с планами Янагиты. А мы стояли и ждали чего-то. Я вспомнил фразу шефа, что мы ищем русское командование, и с опозданием решил воспользоваться ею. Вылез из машины — генерал заботливо уступил мне дорогу, склонившись в сторону водителя, — и сказал:

— Генерал имеет поручение штаба Дайренского военного округа связаться с советским командованием. Укажите нам направление для следования.

Автоматчик снова повел ладонью влево и вправо:

— Нельзя.

Я повернулся к Янагите и произнес по-японски

— Вам отказывают в проезде по шоссе.

Впервые в глазах генерала я увидел испуг. Они бывали разными: строгими, колкими, жестокими, насмешливыми, равнодушными, спокойными, отчужденными, но испуганными — толь ко сейчас.

Не знаю, что напугало Янагиту. Запрещение в проезде к морю или мое откровенное «вам». Я как бы отстранился от генерала. Он понял это.

Дверца машины была распахнута: меня ждали, мне приказывали вернуться на свое место. Мотор нетерпеливо урчал, напоминая о необходимости торопиться.

И вот тут произошло невероятное в моей судьбе. Я почувствовал себя свободным. От всего!

Руки мои вцепились в пряжку ремня, на котором висел пистолет, и стали его отстегивать. На глазах у генерала. Он зажмурился от ужаса:

— Капитан!

Окрик не остановил меня.

Автоматчик тоже с недоумением и настороженностью смотрел на торопливые движения моих рук.

Мотор вдруг взвыл от напряжения — шофер, подчиняясь приказу генерала, дал полный газ и крутанул машину почти на месте. Когда ремень был снят, машина уже неслась на предельной скорости назад, в город. Легкая пыль поземкой стелилась по шоссе…

Я протянул пистолет солдату и символически — в этом уже не было практической надобности — поднял руки.

— Ты что? — растерянно произнес автоматчик. — Ты что, парень?

— Капитан японской армии Сигэки Мори сдается в плен.

Он отстегнул кобуру, вынул мой новенький, с полной обоймой, пистолет, осмотрел с любопытством и сунул в карман шаровар.

У меня почему-то страшно билось сердце и ноги подкашивались. Я опустился на край кювета, обхватил голову руками и засмеялся. Странно как-то, с нервным ознобом,

— Ты что? — опять спросил солдат.

Я глотнул слезу. Кажется, я плакал.

— Ничего… Просто конец…

Снова император Пу И, теперь уже только собеседник.

Настоящее имя Сунгарийца.

Что должен был узнать Доихара и чего он не успел узнать

В холле уже зажгли вечерний свет. Матовые лампы, предназначенные для замены солнца, почему-то напоминали холодные луны: все было серебряно-голубым.