В шесть вечера в Астории

Мишь врала, как по писаному — она уже совсем оправилась.

— Я придерживаюсь мнения, что нехорошо вмешиваться в сердечные дела детей. Если вы любите друг друга — от всей души желаю, чтобы все у вас хорошо сложилось. И я рад, что продолжится традиция нашего рода— теперь уже и по прялке, и по мечу — и даже обогатится талантливым ученым, который вполне уравновесит мое армейско-лекарское ничтожество! — Отец обнял Мишь, пожал руку Мариану, потом положил ладони на плечи обоим. — А теперь попробуем раздобыть в этом богоспасаемом городишке хоть бутылку шампанского…

Мариан краем глаза наблюдал будущего тестя. Как-то ты, в свете наших родственных отношений, выкрутишься теперь из неприятного дела с переосвидетельствованием? Но Михл ни словечком не затронул эту тему. Коли раз сказал «нет» — его личная (а в данном случае и солдатская) гордость требует оставаться последовательным… И, говоря откровенно, это свойство моего будущего родственника мне даже импонирует.

Только когда уже прощались перед отъездом — все трое в несколько приподнятом настроении (шипучего оказалось две бутылки, да еще коньячку подбавили), подвыпивший отец невесты сказал:

— Ценю, Мариан, что ты — хотя я и обманул твои надежды — не только не хмуришься, но даже улыбаешься мне. Вообще запомни: выражение, которое ты надеваешь на свое лицо, имеет куда большее значение, чем то, во что ты одет… (Намекает на защитное сукно, в которое мне предстоит облечься?) — Только смотри, не руководствуйся этим принципом, когда Эмме захочется нового платья… Ну, всего вам, детки, — ни пуха, ни пера!

— Ох, Мариан, заключительная часть, твоего выступления перед папой — это был гол! — сказала Мишь, когда поезд тронулся. — Если б я не сидела на стуле, свалилась бы с ног!

— Надеюсь, это не был удар ниже пояса.

— Кого в свидетели позовем?

— Один — бесспорный: Роберт Давщ! Да у него сердце разобьется, но вслух этого не сказала.

— Ах, Мариан! — Мишь со счастливым видом даже подпрыгнула на мягком сиденье — отец великодушно купил им обратные билеты в первом классе, не совсем логично обосновав это тем, что сам, при служебных поездках, имеет право на мягкий вагон. — Я, кажется, в жизни еще не ездила в мягком! Только лучше бы он дал нам эти деньги…

— Денег у нас теперь будет — ого! Дай только получу красный картонный цилиндр со свидетельством, а к нему докторскую зарплату! Сколько, думаешь, будут мне платить — четыре тысячи или пять?

— А что мы купим, Мариан? Можно начать с просторной виллы, и чтоб камин в огромном холле…

— Согласен. А несколько дней после свадьбы, пока подыщем такую, перебьемся в моем общежитии. И на деньги, что сэкономим на оплате твоего общежития, купим автомобиль. На первое время — «тюдор», пока не наклюнется что получше. Мне бы хотелось «альфа-ромео».

— Идет. А в вилле, перед камином, на полу будет много медвежьих шкур и дубовая лестница на второй этаж, а с галереи вокруг холла — двери в спальни для гостей, как у Камилла в его бывшей асьенде у озера.

— Только будем надеяться, что кончим не так, как он,

— Но перила лестницы должны быть гладкие, с закругленным концом, чтоб мне скатываться по ним верхом. Прямо в свою амбулаторию.

— Постой, Мишь, а ты не проспала Февраль?

— Ну ладно. Найду себе место в госпитале. Буду теперь работать как лошадь — ухо, горло, нос.

Мариан вдруг стал серьезен. — Послушай-ка, нареченная моя, я не хочу, чтобы ты училась дальше!

Мишь сделала круглые глаза. Или я ослышалась?

— Не понимаю.

Мариан повторил свои последние слова.

— Как? Почему?!

— Научный сотрудник вполне прокормит жену, тем более что свою часть работы над цитостатиком я собираюсь опубликовать как кандидатскую диссертацию. Смотрю: зубришь ты чуть ли не ночи напролет, все силы вкладываешь в учебу — а признайся положа руку на сердце: дело-то у тебя не шибко продвигается! И даже вообще не двигается. Не так давно ты снова срезалась, на сей раз по гигиене. Видимо, талант у тебя совсем в другой области.

Смесь самых противоречивых чувств стянула ей горло, парализовав голосовые связки: изумление, обида, негодование и к собственному ее удивлению — вдруг еще и коготок неуверенности: а не принесло ли мне это предложение Мариана некоторого облегчения? Но все же — нет, это неслыханно, Мариан с ума сошел…

— Бросить учебу за три семестра до окончания?.. Почему ты не высказал этого папе? Тот бы ни за что с тобой не согласился!

— Именно поэтому — я и так достаточно возмутил его тем, что не хочу в армию.

— Но как ты себе это представляешь? Что я буду делать дома?

Он успокаивающе сжал ей руку.

— У тебя столько других интересов, и к ним — куда больше данных…

Поезд прогрохотал по стрелкам, Мишь рассеянно посмотрела в окно, но даже не заметила названия станции. Наука, как и искусство, — ревнивая любовница, — вспомнила она слова Мерварта, которые однажды привел ей Мариан. Они не хотят делиться ни с кем и ни с чем; если у мужчины действительно настоящий талант— все равно к чему, к поэзии или к бактериологии, — неважным он будет мужем и отцом… Но что мне делать, если я его люблю?!