В шесть вечера в Астории

Но вот и Клатовы. Крчма поблагодарил начальника поезда за любезность; на лице «деда» читалось облегчение— многократное нарушение инструкций сошло без последствий.

Мишь спрыгнула с высокой платформы служебного вагона; увидев Крчму, сделала круглые глаза — и тотчас на лице ее расцвела радость.

— Как славно, что вы не бросили нас еще в Бероуне! И я прямо сейчас могу сказать вам три словечка…

— Только три? Что ж, давай!

— Я несчастная дура.

— Да что ты? Это тебя какой-то грубиян оговорил! Она кивнула, уцепилась за его руку, потом послюнила

кончик платочка и без всяких околичностей стерла грязное пятно у него под глазом.

— А я целых сто километров вел поезд, это когда мы мчались со скоростью сто тридцать в час и обогнали парижский экспресс, и сам в топку подбрасывал, и давал, и за водомером следил, и контрпар включал, когда надо…

— А я здорово промерзла…

— В таком случае приглашаю вас на грог, друзья!

— Сначала я должен машину поставить, — Пирк повел на паровоз носом, блестевшим от масла. — Тут сразу за вокзалом есть забегаловка, буду там через двадцать минут, да с умытой шеей!

Заняли столик; Мишь погрела руки, обхватив стакан с горячим грогом, потом подняла его, чтобы чокнуться с Крчмой.

— И давайте сотрем все, что было, ладно?

— И не подумаю. — Крчма отхлебнул грогу. — Стереть— да ни за что! Всегда буду вспоминать эту сцену, как из редких светлых минут… Ведь сегодня исполнились сразу две мои мечты. Во-первых, я управлял паровозом, а во-вторых, ты впервые посмотрела на меня как на мужчину.

Он иронически прищурил на Мишь глаза, сделал глоток, подумав про себя, что пьет-то для храбрости.

— И вовсе неважно, что посмотрела ты на меня с отвращением, как на старого развратника, который вздумал покупать любовь… Но даже и так — лучше, чем все время быть Робертом Давидом, у которого слишком много общего с ангелами, в том числе и бесполость… Правда, предлагая тебе материальную поддержку, я действительно был ангельски бескорыстен, был тем Робертом Давидом, которого изобрела ваша потребность в идеале. Вы заколдовали меня, (Втиснули в этакий нечеловеческий образ, и я изо всех сил старался держать марку, хотя мне частенько бывало здорово тесно в этом маскарадном костюме — и смешно.

Он помолчал, чувствуя, что переигрывает иронию и чуть ли не склабится.

— Но ты, принцесса, сегодня меня расколдовала; и как думаешь поступить теперь со мной, а, Эмма?

Он старался говорить развязно, но в голосе его слышалась робость.

То, что он непривычно назвал ее настоящим именем, сбило Мишь с толку; она долго молчала. Наконец он отважился посмотреть ей в глаза — они глядели на него почти с любовью.

— Наверное, я заколдую вас обратно, Роберт Давид, — мягко проговорила она. — Понимаете, без Роберта Давида я не умею представить себе жизнь… без вашей духовной поддержки, чтобы было ясно.

Кто-то с грохотом открыл дверь «забегаловки».

— Мы здесь! — помахал Крчма из своего темного уголка — это вошел Пирк. — У тебя, парень, особый дар являться вовремя!

Пирк в два глотка осушил стакан горячего грога.

— Ваше приглашение распространяется только на одну порцию или на несколько? — спросила у Крчмы Мишь.

— На все, сколько одолеете.

— Ты когда едешь обратно? — повернулась она к Пир

— В восемнадцать тридцать восемь, — ответил тот с точностью железнодорожника.

Мишь посчитала на пальцах, сколько часов осталось до этого времени.

— Судя по твоему сложению, можешь выпить стаканов пять, и то успеешь протрезветь. Так что растрясем кошелек пана профессора, пускай и обратно едет зайцем!

— Ничего подобного, обратно я поеду как приличный гражданин, с билетом. Вся прелесть исключительных моментов сохраняется в памяти лишь с одним условием: если они так и останутся исключительными. — Он кинул Миши красноречивый взгляд. — Да, не забыть бы главное, зачем я здесь. Это касается тебя, Пирк.

Мишь, притихшая, несмотря на легкое опьянение, недоверчиво посмотрела на Крчму. Разве может быть что либо более главным, чем то, что вы сказали мне? — прочитал он в ее глазах.

— Известно ли вам, друзья, что я участвую в домашнем квартете?

Мишь, словно просыпаясь, удивленно подняла брови, откинулась на спинку стула.

— Мы столького о вас не знаем, что вы удивитесь!

— Да, я играю на виолончели, причем необычайно скверно. Поэтому из всего «Американского квартета» Дворжака наш камерный ансамбль исполняет разве что четвертую часть, а уж вторую, эту коварную lento d-rnoll, — только если заткнуть оба уха. Но нас постиг удар: вторая скрипка не вернулся из командировки на Запад, и это нас совершенно подкосило. Недавно играли мы трио Гайдна в обработке Зандбергера — слезы, да и только. Мы были как автомобиль, у которого не работает одна свеча из четырех, не говоря о том, что выбор партитуры для трио невелик. — Излишне размашистым жестом он положил руку на плечо Пирку. — Так вот, взываю к тебе: заполни этот пробел своей скрипочкой! — Он смерил глазами гренадерскую фигуру парня. — А тот субтильный стульчик в стиле бидер-мейер, на котором сидел переметчик, я велю укрепить за свой счет!