В шесть вечера в Астории

Камдал сел за столик в дневном баре так, чтобы видеть вход.

— Что угодно, пан., — официантка проглотила слово «шеф», слегка покраснела, рука в смущении теребила кружевную оборку белого передничка и немного помяла ее.

Вообще-то я должен бы экономить, подумал он с горьковатой усмешкой. Но нет. Зачем доставлять радость персоналу… Бывшему персоналу!

— Виски с содовой.

Прежде, когда он встречался здесь с кем-нибудь, то уже по дороге непринужденно заказывал у стойки, что подать ему в винный погребок; а сегодня он впервые тут как обыкновенный посетитель… К приятным переменам человек приспосабливается легко и быстро, к неприятным — куда труднее.

Взглянул на часы. Ждал Тайцнера и заказанное виски. Тайцнер, хотя и старше его на десять лет, приходил обычно первым; к появлению Камилла он уже успевал осушить первый бокал совиньона. И к официантке Тоничке Камилл не хочет быть несправедливым: какой-то нетерпеливый посетитель уже в третий раз требует счет, а Тоничка уговаривает нового, такого занятого шефа, чтобы он наконец соизволил принять деньги от клиента.

В зеркале на противоположной стене Камилл увидел свое отражение: улыбка искренняя, но и ироничная. Отец Камилла спокойно доверял Тоничке принимать деньги; новый шеф никому, кроме себя, не верит. Новый шеф — это их бывший старший продавец. Они даже не знали, что он член партии, одержавшей полную победу.

В памяти Камилла встала та короткая сценка — это было через несколько дней после того, как мимо магазина Герольда толпы возбужденных людей валили с митинга на Староместской площади. Вошел старший продавец в сопровождении двух незнакомых мужчин: «Вы, разумеется, знаете, в чем дело, пан шеф, — (сила привычки, он тотчас сам на себя рассердился, поправился: „пан Герольд“), — и не будете препятствовать нам принять от вас, по поручению Комитета действия, торговые книги и ключи от кассы. С этой минуты не пытайтесь ничем распоряжаться; ваше личное присутствие в магазине пока нежелательно…»

Новый заведующий, в белом халате, как все работники магазина (отец никогда не носил белый халат), наконец явился рассчитаться с клиентом и первый, кивком головы, поздоровался с Камиллом.

Будь у него больше деликатности, он мог бы сказать тогда в Комитете действия: «Пошлите меня куда угодно, но на предприятие, где я проработал пятнадцать лет, мне вовсе не хочется…» Правда, быть может, он не волен был уклониться и только исполнял приказ… Надо пригнать, никто другой не был так хорошо знаком с делами магазина Герольда, как он.

Камилл снова нашел отражение своего бледного, за последний месяц заметно осунувшегося лица в зеркале на стене; это лицо выражало усилие следовать рекомендации Карнеги выздоравливающим после тяжелых потрясений: «С каждым днем, час от часу, мне все лучше и лучше…»

Впрочем, погорелец куда легче переносит свое несчастье, если вместе с его домом сгорело еще три: национальных управляющих прислали и в некоторые пражские гостиницы, и в концертный зал «Люцерна», а еще — в знаменитый салон мод… И все же Камилл поймал себя на том, что избегает даже случайных взглядов посетителей.

С подносом в руках подошла Тоничка (о господи, за такое нерасторопное обслуживание отец учинил бы ей хорошенькую взбучку. И это когда в зале чуть ли не вдвое меньше посетителей, чем прежде!), поставила перед Камиллом большую порцию виски с содовой.

— Но я заказывал маленькую…

Она оглянулась — заведующий уже вышел.

— Все в порядке. Я записала как маленькую. — Она наклонилась к нему, еще понизив голос. — Чужая беда не болит…

Это его тронуло; Тоничка всегда была на его стороне, и даже более того: когда он приводил сюда какую-нибудь подружку, Тоничка с грохотом передвигала подносы с посудой и огрызалась на других подавальщиц. Но теперь, после катастрофы в семье Герольда, она ему простила даже брак с Павлой. С признательностью за доброе отношение Камилл легонько пожал ей локоть и сказал тихо, но решительно:

— Ну нет, Тоничка. Разницу в цене подите припишите; скажите, что ошиблись. В любом случае я заплачу за большую.

В который раз посмотрел на часы. Что это с Тайцнером? Неужто забыл?

Добрая душа Тоничка — до нее, конечно, не дошло, что дело тут не в деньгах; при поддержке со стороны отца он пока недостатка в них не ощущает, и хотя отец никогда об этом не говорил, у него наверняка сохранились крупные частные фонды, не имеющие ничего общего с бухгалтерией фирмы. Но этот мелкий эпизод с виски, вместо того чтоб позабавить, напротив, выбил Камилла из равновесия, достигнутого с таким трудом… По сути, это была своеобразная форма того, что сильно смахивает на милостыню… Да еще не совсем в материальном смысле…

Социальная деградация… Не все ситуации охватил даже Карнеги своей психологической фармакопеей: Камилла вдруг резко и больно уязвило это очередное проявление послефевральской действительности — так бывает, когда пробуждаются нервы, парализованные шоком после аварии, и постепенно начинают регистрировать травмированные места…