В шесть вечера в Астории

— Ну, это было бы плохой благодарностью за то, что вы помогли спасти молодого человека, который дорог мне как родной сын…

Кто бы мог подумать, что я — нечто среднее между Шерлоком Холмсом и Тартюфом? — посмеивался он над собой, спускаясь по лестнице.

Знакомые, чуть-чуть стыдливые женские шаги, донесшиеся с улицы, заставили Мишь выглянуть в окно. Она не ошиблась; в последнее время Руженка вместе с хорошим местом работы в Центральной библиотеке приобрела, правда, уверенность в себе, но прежняя застенчивая походка ее так и осталась, будто не желая считаться с этим.

— Привет, — сказала Руженка. — Ну, как служба?

— Превосходно. Мы с пани Крчмовой словно две голубки. Перманентное ласковое лето.

— Добро пожаловать, барышня Руженка! Две такие милые девушки — то-то мне теперь будет весело!

— Руженка пришла сменить меня, пани Крчмова. Надо же мне иногда и на факультете показаться.

— Ну конечно, вы уже столько времени потратили на меня… А какие у вас чудесные волосы, барышня Эмма! — без всякой связи с предыдущим, как бывало у нее часто, продолжала Шарлотта. — Мне всегда хотелось иметь такой же темно-русый цвет с золотистым отливом… но если так будет продолжаться, я скоро облысею. Уже просто боюсь расческу в руки взять.

— Это пройдет, у меня тоже бывают периоды линьки… Поосторожнее с неуместными выражениями! — предостерег Мишь взгляд Руженки. Шарлотта тебе не заяц!

— Впрочем, на худой конец — для чего существуют парики? — Мишь против воли пуще размазывала затронутую тему. — Привратница в нашем общежитии тоже носит парик, говорит, без него голове холодно.

В чем дело, почему я иногда никак не могу остановиться? — думала Мишь. — Прямо как эскимос Вельцль, тот иной раз прямо за голову хватался, ужасаясь тому, что мелет его язык…

— Я принесла вам Кронина, — поспешила вмешаться Руженка. — «Звезды смотрят вниз». «Цитадель» сейчас на руках, но я уже послала напоминание тому неаккуратному типу, который давно должен ее вернуть.

— Вы так любезны, что не забываете обо мне… Видите, а я-то была уверена, что просила Травена… Что-нибудь Травена, у нас дома только две его книги, муж не очень-то любит этого писателя. А весточки от мужа все нет, совсем он нас забыл в своей Франции. Всех трех.

— Даже если бы пан профессор написал вам в первый же день, письмо не успело бы дойти: из-за границы письма идут теперь очень долго, — сказала Мишь.

— Не хотите кофе, девочки?

— А вы с нами выпьете, пани Крчмова? Шарлотта глянула на часики.

— Пожалуй, воздержусь — а то буду плохо спать ночью. А вы сделайте себе, в холодильнике, кажется, осталось еще немного сливок. И не называйте меня пани Крчмова. Для своих добрых друзей я всегда была просто Шарлоттой!

Она тщательно закрыла окно и ушла в свою комнату. Мишь с Руженкой только поставили медную джезве на огонь, как через открытую дверь в кухню влетел волнистый попугайчик, сел на голову удивленной Руженке.

— Не обращай внимания, — успокоила подругу Мишь. — У попугаев это обычное дело. Кшш! — она отогнала птичку подальше от плиты. — Хозяйка не переживет, Лоттынька, если ты обожжешь крылышки! Лотта — Шарлотта, понимаешь? Птичка в золоченой клетке — такой символ мещанства, поди, приводит Роберта Давида в сильное замешательство…

— Нет ли у тебя чего-нибудь вроде аспирина? — спросила Руженка. — Ты ведь без пяти минут доктор…

— Подойди сюда, ближе к окну.

— Зачем?

— Затем, что я без пяти минут доктор. Открой рот… Язык сильно обложен, и я бы сказала — затронуты миндалины. У пани Шарлотты целые ящики лекарств, попросим у нее.

Мишь стала собираться; пани Шарлотта вынула из сумочки пятисотенную бумажку.

— Зачем вы даете мне деньги?

— Я бы хотела, чтобы вы завтра, как пойдете ко мне, купили по дороге что-нибудь вкусненькое на обед. Не будете же вы кормить нас на свои средства, у студентов, как правило, лишних денег не водится. Мясо берите не По карточкам— оно лучше. И возьмите побольше, чтоб и барышне Руженке на ужин хватило.

Но на другой день позвонила пани Вашатова: Руженка очень сожалеет, но прийти не может. У нее, кажется, гнойная ангина, высокая температура, доктор категорически велел лежать, опасается осложнений. — Так; только осложнения-то начинаются для меня!

— Как теперь быть? Мое общежитие на другом конце города, — задумалась Мишь.

Крчмова устремила на нее сухой, несколько отрешенный взор; почему-то, бог весть, в этом взоре вдруг отразился какой-то неосознанный страх, какой некоторые люди испытывают перед импульсами, непонятными им самим. Кажется, сегодня у нее один из мрачных дней.

— А что… если вам некоторое время ночевать у нас? — проговорила она не сразу, будто вернувшись к действительности. — И я не буду ночью одна. Вы смогли бы здесь и к экзаменам готовиться. Места хватит, и никто вам не помешает.

На другой день Мишь притащила чемоданчик с учебным материалом, пижамой, туалетными принадлежностями, разноцветными лоскутками и пакетиком портновской ваты. Поздоровалась с хозяйкой, отдала ей купленные продукты и сдачу; распаковывая чемоданчик, уронила на пол часть вещей.