Проходя мимо самой большой и шумной компании, занявшей ближайшие к выходу диваны, я со всеми поздоровался и кивнул Николасу: он сидел, гордо приобняв Николь за плечи. Удивительно, но Джесс рядом с подругой не оказалось, поэтому наш разговор откладывался на неопределенное время. Можно было его ускорить, спросив Николь о Джесс, но я решил, что мой вопрос вполне может подождать, ведь ответ на него ничего не менял. Виновата Джесс или нет, но вся информация уже в СМИ, в чем я сам убедился, сразу после пробуждения проверив пару новостных порталов. И с чего я вообще взял, что она скажет мне правду?
Нигде не останавливаясь, я занял свободный угол самого дальнего дивана, где уже обосновался Адам. Правда, он меня не заметил: откинув голову на спинку и сложив руки на груди, Адам что-то слушал в наушниках с закрытыми глазами. Собственно, поэтому я и выбрал это место: я вроде бы со всеми и одновременно сам по себе. Как раз то, что нужно.
Сделав несколько глотков какао из автомата, я поставил стаканчик на подлокотник и притворился, что полностью погружен в повторение сценария. На языке остался приторный вкус шоколада. Отросшая челка как назло постоянно лезла в глаза, и мне приходилось то и дело смахивать ее с лица. С недавних пор, а именно с сегодняшнего утра, волосы превратились для меня в один из сильнейших источников раздражения. Я не привык к такой длине, но из-за съемок пришлось поступиться своим удобством.
Взрыв смеха вынудил меня незаметно поморщиться. И осознать, что я читаю одну и ту же страницу, наверное, последние минут двадцать. Оставив попытки вникнуть в ее содержание, я закрыл папку и быстро взглянул на часы: до тренировки у Джонсона оставалось чуть больше часа. При наклоне головы светлая прядь снова мазнула по щеке. И я упрямо заправил ее за ухо, где она ни в какую не желала оставаться. Хоть бери и проси у кого-то из девушек заколку-невидимку.
Вся проблема состояла в том, что волосы лежали как надо только после укладки. Ее следовало делать каждый раз после мытья головы, иначе за ночь они мялись и сбивались, отказываясь принимать нужную форму. Поскольку перед выходом на съемочную площадку их укладывала Кэйли или кто-то из ее ассистентов, то я не усложнял себе жизнь и не пробовал добиться того же эффекта самостоятельно. И при этом продолжал мыть голову каждый день. Вот и оставалось теперь мириться или, скорее, бороться с последствиями своей же собственной лени.
В очередной раз запустив пальцы в волосы, я зашипел от боли: проклятые пряди зацепились за браслет на запястье. Пытаясь освободиться, я дернул рукой, но сделал только хуже. От этого движения кончики волос, намотавшиеся вокруг резинки и нанизанных на нее черных бусин, стянулись еще сильнее.
— Помочь? — вдруг раздался из-за спины мягкий, вкрадчивый голос.
Как будто вдоль позвоночника сверху вниз провели теплой ладонью.
Волосы на макушке шевельнулись от теплого дыхания, и я резко обернулся, совершенно забыв о какао. Задетый локтем, стаканчик полетел вниз, попутно щедро расплескивая оставшуюся на дне густую массу так до конца и не растворившегося порошка. Следом папка со сценарием, соскользнув с колен, как раненый боец, завалилась куда-то вбок.
— Упс, какая неловкость, — сказал Дензил, при этом даже не взглянув на пол, — я так и знал, что это случится.
Облокотившись на спинку дивана, он возвышался надо мной, подобно горе, и при этом разглядывал со снисходительной полуулыбкой. В расстегнутой фланелевой рубашке в красно-синюю клетку поверх белой майки и джинсах он походил разом и на рабочего, и на рокера.
— Этого бы не случилось, если бы ты меня не напугал, — сдержанно ответил я, стойко игнорируя ускорившееся сердце.
Окружающие звуки затихли, словно вокруг меня образовался вакуум. Я не слышал, но ощущал, как стучит сердце. Так странно, оно то билось часто-часто, то полностью замирало, исчезая куда-то, будто его и нет. И вместо него в груди пульсирует пустота.
Застигнутый врасплох внезапным появлением Дензила и частично обездвиженный запутавшимися волосами, я не успел среагировать, когда в глубине темных глазах вспыхнул опасный огонек: Лонг быстро наклонился вперед и, поймав меня за подбородок, заставил запрокинуть голову.
— Ты слишком нервничаешь, — мило улыбнулся он, больно впиваясь пальцами в кожу.
А я смотрел на него широко открытыми глазами, не в силах поверить, что он позволил себе при всех подобную вопиющую наглость. Чего он пытался этим добиться? Я не мог видеть, что происходит вокруг, но чувствовал на себе недоуменные и любопытные взгляды.