Когда двери лифта сомкнулись, я закрыл глаза и изо всех сжал пальцы, запрещая себе расклеиваться.
На улице по-прежнему шел дождь, но, к счастью, уже не такой сильный. Он как будто выдохся и теперь просто мелко моросил, завершая длинный день тихими и жалобными аккордами.
Я мрачно усмехнулся, испытывая облегчение, что можно не прятать слезы, позволить им свободно сбегать по щекам, щекотать нос, скатываться с подбородка и шеи, заглушая воспоминания о последнем поцелуе, так похожем на первый. И это необъяснимым образом успокаивало. Все закончилось, оставив чувство разбитости, как после беспокойного сна, и привкус соли на губах. Не сдерживаясь, я зло провел по ним рукавом, стараясь избавиться и от него.
Продолжая действовать на инстинктах, я отключил сигнализацию и, забравшись в машину, уставился перед собой пустым взглядом. А потом беспомощно ударил ладонями по рулю, возвращая себе способность чувствовать, а вместе с ней и болезненное осознание случившегося. Дензил был прав: я ничего не понял, кроме одного — я самый настоящий дурак.
Глава 23
Утро началось для меня с раскалывающейся головы и боли в горле. Как следует прогрев его горячим кофе, я выпил сразу несколько таблеток и принялся собираться, поборов соблазн позвонить и, сказавшись больным, выпросить себе на сегодня выходной. Возможно, я так бы и сделал, если бы вчера не отпросился уйти пораньше. Или нет. Но одно я знал точно: если я продолжу и дальше ставить свои личные интересы превыше работы, то в скором времени меня с легкостью заменят на какого-нибудь другого актера. Как минимум, более дисциплинированного.
Почему одна неприятность всегда тянет за собой и другие?
Покопавшись в ящике стола, я отыскал тюбик тонального крема, приобретенный несколько лет назад, когда я впервые в жизни столкнулся с такой проблемой, как простуда на губе. Тогда он сильно мне помог. Какой я молодец, что не выбросил столь полезную вещь. После непродолжительных неловких манипуляций, досадные недостатки в виде ранки на губе и синяка на скуле перестали бросаться в глаза.
Перед тем, как выйти из дома, я заставил себя позвонить вчерашней журналистке, чья визитка так и осталась у меня, чтобы разрушить ее надежды на эксклюзивное интервью. Может быть, и не стоило этого делать. В конце концов, все, что было связано с Дензилом, меня больше не касалось. Но я чувствовал себя обязанным быть с ней честным. Наверное, потому что сам хотел того же от других. Пускай не от всех, а от одного конкретного человека, который за короткое время стал для меня по-настоящему важным. Тем больнее было осознавать свою ошибку: сам того не замечая, я позволил себе влюбиться в того, кто не был способен на ответные чувства.
Сколько бы я не задавался вопросом, почему все так глупо получилось, мне так и не удалось найти логичный ответ. Вроде бы серьезной причины для расставания не было, если не считать одержимость Дензила все усложнять. Как еще объяснить, почему он вместо того, чтобы сразу пригласить войти и познакомить со своей мамой, принялся выстраивать вокруг меня обвинительную речь, чтобы в результате предложить поставить точку в наших едва успевших начаться отношениях? Если же им, помимо выпитого алкоголя, руководило обыкновенное желание вступить в бесполезный спор, дабы потешить задетое самолюбие, то тут он перестарался.
В конце концов, я принял решение выдержать нейтральную паузу и притвориться, что мне все равно. Вот только давление в груди не ослабевало, совсем наоборот: в левой части без перерыва на отдых тянуло и крутило, как будто внутри поселился клубок из нервов, который безостановочно увеличивался в размерах. Поэтому перед тем, как войти в комнату отдыха, я, как какой-то параноик, провел около минуты под дверью, пытаясь восстановить сбившееся дыхание и справиться с дрожью в пальцах. Потом уже, когда выяснилось, что Дензила там нет, такое поведение показалось мне до смешного абсурдным. Но я знал, что все повторится вновь — такова моя реальность на ближайшие дни и недели, если ничего не изменится.
Моим вторым скромным поводом для радости стало то, что в помещении оказалось довольно оживленно. Помимо уже знакомых лиц, мне встретилось и много новых. И все казались чем-то занятыми. Поэтому я мог не бояться привлечь к себе ненужное внимание, особенно со стороны тех, с кем мы регулярно общались. И кто был способен заметить мое внутреннее состояние, которое, при всем старании, так или иначе прорывалось наружу в мелочах: в слишком выверенных движениях, старательной улыбке и потухшем взгляде.